– Что на завтрак? – более уравновешенная Лола высунула нос из-под одеяла.
– Как обычно, – пожала плечами я. – Вареные яйца и овсянка, полезная для цвета лица.
Грета скривилась.
– Ненавижу овсянку, – будто бы выплюнула она. – Сколько можно повторять? Ты вообще слов не понимаешь?
Я едва заметно вздохнула. В душе снова взметнулась привычная уже веселая злость.
– Распоряжение вашей матушки, – напомнила я, пряча ехидную улыбку.
– А мне плевать! – схватив тарелку, Грета с силой швырнула ее в стену. Лола, привычная к выходкам сестры, сдавленно охнула. Липкая овсянка серой кляксой растеклась по шелковым обоям и медленно поползла вниз. Оловянная тарелка с грохотом покатилась по полу, разбрызгивая вокруг себя остатки каши.
– Убери! – рявкнула Грета, с отвращением глядя на учиненный ею беспорядок.
Покачав головой, я сняла с подноса полотенце и принялась спасать обои, уже точно зная, что останется жирное пятно. Кое-как собрав остатки каши обратно в миску, я тщательно вытерла пол, чувствуя на себе одинаково неприязненные взгляды.
– А яйцо? – закончив с уборкой, спросила я, уже точно зная, что будет дальше.
– Засунь его себе…! – Грета демонстративно отвернулась, и тут я даже могла ее понять. Во всем королевстве, наверное, не нашлось бы второго подобного человека с такой сильной аллергией на куриные яйца.
Лола наконец-то выбралась из постели и с отвращением уставилась в свою тарелку.
– Остыла, – заключила она, но швырять об стену не стала, просто отодвинула в сторону, сморщив нос так, будто ей предложили миркутанских слизней, а не обычную овсянку.
Что ж, и на этом спасибо.
Завтракать сестрички, похоже, не станут.
– Как спалось? – не поднимая взгляд, я привычными движениями разлила по чашкам травяной чай. Грете с двумя кусочками сахара, Лоле – с медом. Все, как они любят.
Ответ мне не требовался. Я и без того знаю, как они спали. Сама накануне уронила их свежевыстиранные простыни в заросли ядовитого плюща. Щеки Лолы уже начали покрываться едва заметной сыпью, а Грета нервно почесывалась, еще не подозревая, что очень скоро ее лицо раздуется и станет напоминать перезрелый помидор.
– Уж получше, чем ты на своем вонючем чердаке, – усмехнулась она, забирая у меня чашку и будто ненароком опрокидывая на мой чистый передник овсянку Лолы. Очаровательное создание. Я еще ниже опустила голову, молясь всем богам, чтобы не сорваться и не макнуть ее лицом в липкую холодную жижу.
После смерти отца мачеха попыталась выгнать меня из собственного дома, сплавив к какой-то дальней родственнице, но оказалось, что король назначил ее моей опекуншей, и пока я не выйду замуж, ей от меня не избавиться. Скрипя зубами, Элеонора определила меня в служанки. Не могу сказать, что блестяще справлялась со своими обязанностями, но плюнуть в графский завтрак я пока не забыла ни разу. Как, впрочем, в обед и в ужин.
