Он даже не подумал, что Молара сможет подвергнуть риску его студентов, только чтобы отвлечь внимание от Кары. Никто серьезно не пострадал, если не считать разрушенного восточного крыла, которое использовалось только для конференций, но это не отменяло опасность произошедшего и безрассудность ее решимости.
Телефон девушки не отвечал уже несколько дней. Она хорошо скрывалась и, по всей видимости, задумала нечто сомнительное, раз вдруг внезапно исчезла из больничной палаты, не оповестив его.
Молара так жаждала расправы, что за десять лет острое побуждение отомстить нисколько не притупилось. Чего нельзя было сказать о наследнике клана Риман. Фальшивая жизнь, которую Лэйрьен устроил для Каранель Вельфор, отобранный дар и воспоминания, отрыв от корней – немного заглушили боль. Посыпали холодным пеплом пожар в его душе. Он принял это в залог того, что, когда защитные барьеры ее тела спадут, она отдаст свою жизнь в оплату отнятой.
Однако, позже, когда сердце остыло, разум стал искать объяснения произошедшему. Нелепые, натянутые, необоснованные. Он готов был поверить во что угодно, только не в то, что это была случайность. Заговор среди древних, по понятной причине не желающих их союза с лишенной дара Марией, казался самым вероятным вариантом, однако подтверждения тому не нашлось. Но даже если все это чертова случайность – такой нелепицей он не мог оправдать смерть будущей жены и ребенка. Слишком просто отпустить. Слишком трудно смириться.
Кара явно что-то помнила о том дне. Обрывки воспоминаний, оставшиеся где-то глубоко в подсознании, терзали ее. Но из-за поспешных действий Молары теперь уже и не удастся узнать, какие именно. Тот факт, что отец Кары – Фагус Мораги, а Изар вмешался в дела знати – поставил точку во всех его долгоиграющих жизненных планах.
За десять лет ненависть Лэйрьена смягчилась. Пока он не увидел ее вновь. Повзрослевшую и беспечную. С амбициями и целями, позабывшую о том, что сделала. Живую. В отличие от его женщины. И тогда ненависть вновь разгорелась. Вместе с иным, настолько же сильным, чувством.
То, что он свершил с Карой, ту нравственную черту, что перешагнул – не удовлетворило его, а разожгло огонь еще сильнее. Мимолетное побуждение вылилось в реальные действия так быстро, что он даже сообразить не успел. Мучить девушку запретной, как она считала поначалу, близостью было истинным наслаждением. Извращенным, садистским, но заставляющим кровь бурлить. Жажда, чтобы она томилась от непозволительных чувств к нему, думала о нем, желала его – не покидала.
