Но к моменту, когда заучка стала ему небезразлична, она уже успела влюбиться в Лэйрьена, хоть и сама еще не подозревала. Невероятное событие реализовалось в пространстве вариантов мироздания. Слишком невероятное. Он мог понять наивное девичье сердце, подверженное романтическим порывам, но интерес Лэя к ней объяснить не мог. Это что, и есть тот самый шаг от ненависти до любви? Однако, даже то, что он отдал ненавистного ребенка в приемную семью, определяло его как человека рассудительного.
Изар поразился его выдержке. Сам бы он не поступил столь гуманно. Его гнева бы хватило до ее совершеннолетия. А дальше… он бы без зазрения совести разделался с ней. И никакие доводы не смогли бы остановить его или воззвать к милосердию. Только местью можно отвести душу. Он прекрасно понимал побуждения Молары. Внутренний огонь, мешающий ей спокойно спать по ночам. Но, так уж сложилось, что сейчас они находились по разные стороны баррикады. А еще девица Тэрелиас из древних. Так что она, как и все остальные, за редкими исключениями, имела для него ценности чуть меньше, чем ничто.
Бессмертный вскинул руку к окну. Увесистая плотная ткань рухнула вниз, отпала от основания, словно по ней полоснул острый клинок. Закатное сияние вплыло в комнату, подсвечивая черные растрепанные волосы девушки бледным пламенем. Кара лежала на боку, уткнувшись лицом вниз, будто неведомая сила смяла ее и прижала к матрасу. Синяя ночная сорочка, в которую ее переодели горничные, почти сливалась с темным постельным бельем. Аккуратно свернутое пальто и сумка – все скромные пожитки, которые у нее были при себе, лежали рядом на высокой прикроватной тумбе. Спала она сейчас или нет – трудно сказать.
Причина, по которой юноша раздражался, вовсе не в том, что он хотел побыстрее приступить к задуманному плану, а в том, что у него сохранялось стойкое беспокойное чувство: если сейчас ее не встряхнуть – потом может быть уже поздно. Он пережил столько всего, что найти слова не составит труда. Гораздо сложнее подобрать правильный смысл именно для нее.
Проклятье.
Как бы проще жилось – не привяжись он к дочери Вилейн. Тогда его не волновало бы ее состояние. С тяжелым вздохом он, почти неощутимо, опустился рядом с ней на спину, устремляя угрюмый взор в потолок.
– Не забывай, – негромко произнес юноша, – теперь ты совсем другой человек. Десять лет жизни в той личине, которую выбрали за тебя, сформировали новую личность.
Кара не шевелилась и вообще никак не выказывала, что слышит его.
