— Да говорите прямо, не стесняйтесь. Александра Федоровича здесь нет, а я не обижусь.
— Этот паровоз не полетит!
— Вот как? Хотя я, грешным делом, и сам так думаю. Но оставим дела воздушные силам Горним[5]. Как вы, по всей вероятности и сами понимаете, прапорщики в российском императорском флоте над батареями не начальствуют. Посему извольте передать команду капитан-лейтенанту Рожественскому. Он уж кой год в комиссии артиллерийских опытов обретается. Пусть лучше делом займется. Учтите, офицер он весьма требовательный и знающий.
— Как прикажете, — пожал плечами Будищев.
— Кстати, я слышал, что вы категорически отказались сдавать свои митральезы в Бакинский порт. Почему?
— Дело в том, господин адмирал, что согласно контракту, после года эксплуатации они должны быть доставлены на завод-производитель с целью дефектовки и исправления возникших неисправностей. Я не хотел, чтобы у казны были претензии по этому поводу.
— Разумно. Впрочем, вы, кажется, не только изобретатель, но и компаньон господина Барановского?
— Не совсем. У нас с ним совместная гальваническая мастерская, это верно. Но фабрика, произведшая митральезы, принадлежит Владимиру Степановичу и Петру Викторовичу Барановским.
— У вас есть какие-нибудь просьбы?
— Если возможно, ваше высокопревосходительство я хотел бы получить отпуск для устройства личных дел.
— Не вижу препятствий. Войны теперь никакой нет, послужили вы весьма исправно. Сдавайте команду, и можете считать себя свободным. Двух недель вам хватит?
— Так точно!
— Вот и славно. В таком случае, сударь мой, я вас более не задерживаю. Ступайте. И не забудьте подать прошение в департамент Герольдии, о внесении вас в списки дворянства.
Прощание с личным составом батареи вышло трогательным. Будищев оплатил в одном из местных кабаков ведро[6] хлебного вина для своих подчиненных, а матросы по обычаю преподнесли своему теперь уже бывшему командиру икону Николая Чудотворца.
— Спасибо, конечно, братцы, — хмыкнул Дмитрий, не зная, что делать с таким подарком.
— Оченно было приятственно служить под вашей командой! — прочувствовано заявил подносивший реликвию Нечипоренко. — Так что, ваше благородие, извольте принять.
На фланельке унтера красовался уже второй георгиевский крест, с которым старому знакомому Будищева открывалась прямая дорога в кондукторы.
— Я вижу, матросы вас любят, — заметил присутствующий при этом новый командир.
Зиновию Петровичу Рожественскому шел тридцать третий год – возраст Христа. Он оказался довольно приятным в общении человеком. При приеме дел погонами не давил, но старался вникнуть во всякую мелочь. Судя по всему, он хорошо знал кто такой Будищев, а потому держался подчеркнуто любезно. Беда была лишь в том, что Дмитрий тоже знал кто перед ним, причем даже лучше, чем сам капитан-лейтенант.
