— Гаршин? — узнал бывшего сослуживца Будищев, после чего они обменялись крепкими рукопожатиями.
— Вы знакомы? — приподняла бровь княгиня Долли.
— Служили вместе, — неопределенно ответил подпоручик.
— А вот это дети барона Штиглица. Наследники всего капитала придворного барнкира.
— Мое почтение, господа, — поклонился подпоручик, не сводя глаз с зардевшейся барышни.
К большому удивлению хозяйки Людвиг дружески протянул Дмитрию руку.
— Ах, да, — сообразила хозяйка, — они ведь тоже участвовали в походе на текинцев. Вот вы откуда их знаете.
— Не только, — загадочно улыбнулся Дмитрий, еще больше укрепив княгиню Долли в ее подозрениях.
В прежние времена, когда трава была зеленее, солнце ярче, а нравы патриархальнее, матери строго следили за дочерями, чтобы те не общались с молодыми кавалерами наедине и ненароком не скомпрометировали себя. Но в салоне княгини Долли все было проще, и молодежь вскоре собралась в свой кружок. Центром его оказался диван, на котором в окружении сестер Мещерских с комфортом устроилась Люсия Штиглиц, а вокруг толпились молодые люди в мундирах и партикулярных платьях, непрерывно старавшиеся услужить своим прелестным спутницам и осыпавшие их комплиментами.
— Господин Гаршин, а почитайте нам свои стихи, — весьма некстати попросила Лиззи, явно положившая глаз на литератора.
— Просим-просим, — подхватили сестры, окончательно оконфузив молодого человека.
— Но я не пишу стихов, — возразил тот, нервно дернув головой.
— Какая жалость, — надула губки поклонница.
— Всеволод Михайлович очень скромен, — пришел к нему на помощь Будищев, пользуясь моментом, чтобы подобраться ближе к Люсии. — Но поверьте, поэзия ему не чужда!
— А вы сочиняете что-нибудь? — переключилась на него княжна Мещерская.
— Стихи, нет, — двусмысленно ответил ей Будищев, — но сочинить что-нибудь могу запросто.
— Так сочините что-либо для нас, — неожиданно попросила Люсия.
— И спойте, — тут же добавила неугомонная Лиззи.
Будь на месте Дмитрия обычный человек, он бы вероятно смутился, но моряка трудно было назвать обычным. Совершенно лишенный слуха и умения петь, он обладал четкой дикцией, прекрасной памятью и счастливой способностью нести любую чушь, оставаясь при этом серьезным.
— Только если госпожа баронесса согласится мне аккомпанировать, — с готовностью согласился он.
— Но я не очень хорошо играю, — попыталась отказаться не ожидавшая подобного поворота мадемуазель Штиглиц.
— Поверьте, я пою еще хуже.
