— А программы у тебя… — задохнулся Иван новой порцией восхищения. — Ну-у… Вообще! Машина — зверь! Зверюга!
— Это уже не ко мне, — поднял я руки в приливе скромности. — «Коминтерн» апгрейдили «старосята»… э-э… Ну, есть там один коллективчик! Они плясали, как от печки, от нового проца. Двадцать девять тысяч транзиков, два миллиона операций в секунду! Это, знаешь, все равно, что пересесть со старого драндулета, вроде «инвалидки», на мощную «Чайку». Или скрипишь чуть быстрее велосипеда, или выжимаешь под двести кэмэ! Есть же разница… Ты лучше о матчасти думай.
— Миха! — воскликнул Скоков, хлопая себя по бокам. — Да ты пойми, я уже какой год подряд эту самую матчасть в уме перебирал! Ну, где бы я такие катушки намотал, скажи? Да там одной меди тонны четыре, наверное! И все равно, эта бандура едва-едва одну теслу вытягивает. Мало, мало…
— Мало, Вань, — сказал я с чувством, — но это неважно! Доводи до ума свою бандуру, чтобы на тебя накинулись газетчики! Понимэ? Прогремишь — и откроется много дверей, пока еще запертых.
— Да ну… — неуверенно затянул Скоков.
— Не «да ну», а «ну да!» На одном энтузиазме много не насканируешь, деньги нужны! Сотни тысяч рэ!
— Да кто ж их даст? — охнул Ваня. — Такие деньжищи!
— Дадут! — веско обронил я. — И будем клепать сканер помощней — на сверхпроводниках, под жидким гелием! Иначе… Э, э, Иван Батькович! Чего ты сразу скисаешь? Ну, да, если меньше одной теслы, качественного снимка той же брюшной полости не получится, но для головы или суставов подойдут и слабые поля.
— Думаешь? — с надеждой спросил Скоков.
— Знаю!
Воодушевленный, Ваня достал зачетную книжку и храбро проскользнул в дверь — там терзал студиозусов сам Колмогоров.
Зимняя сессия выдалась жаркой. Однокурсники, бледные и встрепанные, бродили по коридорам, бормоча пройденный материал, и заглядывали друг другу в конспекты.
Общая нервозная атмосфера подействовала и на меня — выудив из кармана зачетку, я пару раз пробежался глазами по графам и колонкам. Да нет, нет, всё нормально! Чего я?
Остался последний визит — к Вилен Виленовичу.
Выпроводив очередного мученика, преподаватель общественных наук скучал, опасно развалясь на хлипком стуле, и глядел в огромное окно. Стекла лили в аудиторию рассеянный жемчужный свет, процеженный через белую вату облаков. Под легким ветерком плавно покачивались верхушки молоденьких елей, и глупый снегирь то и дело вспархивал с колючих ветвей, будто скатываясь пушистым кругляшом, похожим на спелое яблоко.
