— Леонид Иович — бог комедии! — пафосно выразился Видов.
— Точно! — поддакнула Маша. — Точно!
Инна смолчала, на секундочку, как бы случайно, прижавшись ко мне плечом и стрельнув глазками. Рита в это долгое мгновенье не смотрела на нее, но словно почуяла исходящую от Хорошистки опасную женскую эманацию — и крепче прижала к себе мою руку. Я успокаивающе погладил ее тонкие, изящные пальчики — девичьи губы отозвались благодарной улыбкой…
— Я «Бриллиантовую руку» раза три смотрела, — безмятежно молвила Сулима. — Да и «Кавказскую пленницу»… И, ведь, знаешь сюжет чуть ли не наизусть, а все равно интересно!
— Ну-у, я вообще повторюшка! — прыснула Светлана в ладонь. — Насмотрелась «Ивана Васильевича…»! Теперь чуть что — «вельми понеже»!
— Житие мое… — вздохнул я, театрально печалясь.
— Иже херувимы! — звонко рассыпался смех близняшки.
— Ой, Олег! — воскликнула Аля, наклоняясь, чтобы видеть актера. — Это, наверное, по твою душу!
Впереди замаячила толпа поклонниц, томившихся от обожания.
— Скорее, к Инночке, — блеснул зубами Видов. — Я у Гайдая на втором плане!
Но фанатки, щебеча и стрекоча, как стая сорок, пылко набросились на него, сливаясь в восторженный вихрь улыбок, подведенных глаз и открыток с автографами. Досталось и Хорошистке — «русская Милен Демонжо» не подмахивала фотки с этакой усталой небрежностью кумира, а выводила роспись прилежно, как на уроке.
— Прямо, кинозвезда! — вытолкнул я, любуясь чудным профилем.
— Да какая там звезда! — на губах Инны тенью промелькнула улыбка. — Так, старлетка…
— Всё, всё, девушки! — взмолился Олег, поднимая руки, словно сдаваясь. — Опаздываем!
Закогтив автографы, стайка обожательниц неохотно сняла окружение, и наша шеренга отсчитала ступеньки знаменитой лестницы, перекрывшей проезд. Под крутым козырьком кинотеатра шумная, нарядная публика загустела, отчаянно взывая о лишнем билетике, и мы еле протолкались, всего разок затормозив у почтительно расступившихся зрителей — в пустом кругу, словно очерченном мелом супротив Вия, Гайдай давал интервью телевизионщикам. Инна прижалась к моей спине, как бы под напором «массовки».
— …Мне ближе сатира, гротеск, эксцентрика, — уныло тянул режиссер, оглядываясь в нетерпеливом поиске. — Я люблю острый ритм, быстрый темп, резкий монтаж, кинотрюки, очень люблю пантомиму…
Узнав меня, он неожиданно воскликнул:
— Миша! Здравствуйте! — высокий, нескладный Гайдай рывком вышел из кадра и затряс мою руку. — Как же вы нам помогли! Столько смешных моментов — чудо, блеск! Очень, очень стилево!
