Частичка тебя. На память | страница 22
А куда я, блин, денусь?
Опускаю телефон на колено, запрокидываю голову, стараюсь игнорировать жгущие кожу слезы.
Вот ведь.
Вляпалась.
Самое паршивое, что к такому вот дерьму можно нечаянно и привыкнуть.
Я привыкла к другому классу работодателей, к тем, которые понимают ценность своих работников, к тем, с которыми лестно говорить на равных и обсуждать рабочие вопросы. Те, которые почитают субординацию похлеще библии.
Вот только я больше не на их поле.
Ладонь касается живота. За последние несколько дней это стало почти что дурной привычкой. А что поделать — одна только мысль об ожидающем меня будущем заставляет меня выпрямиться, стереть с щек остатки влаги и ощутить желание жить снова.
К черту.
Не буду я расстраиваться из-за одного озабоченного мудака. Мне нельзя вообще-то!
Свет клином не сошелся на Вяземском и его работе.
Хотя в чем-то Ангелина и была права.
Вопрос трудоустройства, мягко говоря, стал каким-то нерешаемым.
Я — специалист. Я отличный специалист. Я это знаю. Никому нафиг не нужный специалист — вот в чем правда-матка!
Ну где она там? Не звонит еще? Мне пора заказывать панихиду всем моим надеждам на трудоустройство?
Включая телефон, я нечаянно задеваю иконку мессенджера в углу экрана. Несколько месяцев ими не пользуюсь — бывшие коллеги по работе со мной общаться не горят желанием, подруги той же Крис, дружившие со мной «из благотворительности», тоже быстро отвалились, да и черт с ними, а тот единственный, с кем я бы действительно хотела пообщаться — не напишет мне первым. Или…
Я ошалело уставляюсь на экран телефона, пытаясь поверить в то, что вижу.
Зеленая циферка «один» у диалога с Ником. У старого, замороженного, старательно вытесненного в самый низ контакт-листа, просто для того чтобы не бередить мне душу.
«Как у тебя дела, Эндж?»
Отправлено сегодня утром…
Можно ли тремя словами выпустить из человека всю кровь?
Можно, если после долгих месяцев молчания вдруг пишет тот, кому ты позволила унести свое сердце с собой.
И сразу в душе чертов вихрь — надежда, бессмысленная и беспощадная, и боль, тяжелая и почти невыносимая.
Зачем ты пишешь, Ник? Зачем ты пишешь мне? Еще и сейчас? Мы виделись полтора месяца назад, в баре, и когда я приземлилась напротив тебя — не сказать, что ты очень уж мне обрадовался.
Это потом мы разговорились на общие темы — у нас это всегда получалось слишком просто. И я смеялась, долго и много… С тобой мне и пальчика показывать не надо было…
Но после ты ушел, и от тебя не было вестей одну гребаную вечность. Ты был там с ней, со своей гребаной принцессой, целовал её, самообманывался в ней. И пишешь мне сейчас…