— Помашу еще… Перекур или как?
— Вы тут командуете, мастер. Пусть охолонут, тоже надо.
Шагают вперевалку к штабелю досок Чудновы, за ними тянутся молчаливые пильщики досок, прямится в походке Федор Корнев. Одна Соня Заварзина продолжает заливать швы новой лодки густым черным пекваром.
Тихон оглядывает лица рабочих. Это становится для него привычкой. Боится он увидеть у кого-нибудь ту, последнюю, усталость, за которой начинается равнодушие к работе.
Тихон доволен: лица рабочих усталые, голодные, а взгляд светлый. У Корнева отечные мешки в подглазьях почти не видны. «Э, брат, на людях-то на поправку пошел! — радуется про себя Романов. — Совсем, было, на конюшне сдал… Маленько еще подкормить тебя, и захочешь ты жить, хрен таковский…»
Мужики курят крепчайший самосад. Тот самый, который с девятой гряды от бани, как говорят они.
— Иванов опять вызывал меня на переговоры… Жмет и спуску не дает!
— Ихо дело таковско — знай командуй! — усмехается в бороду Корнев. — Для кого земля вертись, а мы, работнички, за колышки держись…
— Удержимся, хватит силы, Федя… И никакой Гитлер нас не окинет! — ловко переводит разговор на другое начальник. — А что касается Иванова, трясут директора за березу будь-будь… Говорит, волос седой в голове пошел… Ну я к вам не попусту… — И Тихон объясняет замысел Бекасова. — Ты, Федор, и вы, ребята (Чудновы согласно кивают черными головами), после обеда туда, к Боровой, значит… Попробовать надо, а то каждый день кто-то уходит с реки — ноги и руки, они не железные.
— Как Киняйкин в больнице, поправляется? — сдержанно, как бы невзначай, опрашивает Корнев.
Романов разом постигает, что за этим вопросом Федора скрывается многое. Права Никольская, запало Корневу в душу увечье Василия. Не просто запало — на лодки вот привело. Ну, ну…
— А ничего, — торопится с ответом Романов. — На поправку пошел Вася! Всем привет, жалкует, что не с нами…
Начальник ловит на себе взгляд Индукаева. Любит старый остяк, чтобы в общем разговоре и его не обошли.
— Как, Гаврилыч, не сидят мужики без кокор?
Старик хитровато щурит на солнце узкие щелки глаз, сияет широким желтым лицом.
— Хватат их, товарища начальник. А ты чо токо коворил… Ты коворил Наське моей нова юпка шей. Нет юпка! — Индукаев переводит дух, блаженно улыбается. — А шипко хороший Наська стал. Топрый, стерва, все ласкат…
— Ох, Гаврилыч, уржесся с тобой! — закинув головы, гогочут братья Чудновы. — Как Наська ласкат-то?
— А сопсем меня не матюкат, стерва…
