Тихон едва удерживал на лице нарочитое равнодушие.
— Голубику, может, смотрели…
— Какая в Лосином ягода, вы что? Там и кустика голубишного нет. Да вы знаете!
Начальник встал, протянул Кимяеву руку, небрежно, с ленцой в голосе, попросил:
— Дай-ка пуговицу.
— Да на что вам?
— Пристыжу кой-кого…
— A-а, Торгаева… Комков-то у нас без ноги, не поскачет на озеро, не ближний свет. Ну, Торга-аев… А еще фронтовик!
— Ты, Костя, не цепляйся к нему с этим делом, — попросил Романов. — Я сам скажу, знаю как сказать…
— Сами так сами! Баба с возу — коню легче…
Тихон спрятал пуговицу в карман.
— Тебе трех часов отоспаться хватит?.. Встанешь и сразу на реку. Вот отправим мату, тогда отлежимся!
Кимяев шел домой почти счастливый. Катю с утра увидел, улыбалась она со значением… Какая… Из дома бегом, а в дом скачком — показывалась, дразнилась…
Дочка председателя Фоминского колхоза заметила Костю сразу, как приехала на участок. Веселый, обходительный, не заскучаешь с таким. И рук не распускает. Наговорил тут, на днях, таких слов, что теперь голова не своя.
«Придет она вечером в клуб или нет? — мучился парень, торопясь к дому. — А придет, попрошу Ваську, чтобы вальсы играл. Фокстрот — топотня блудливая…»
Мать встретила на крыльце. Старенькая, стояла у дверного косяка пригорюнившись, и глаза ее тихо слезились.
— Костюшка-а, иде ты до сих… На воде там с моналом этим — все передумала…
— Игренька у меня забежался, маманя.
— А, чтоб его пятнало! А я-то сердцем извелась. Последний ты у меня, сынок, берегись…
2
Над рекой дымилось вставшее солнце. Сплавщики хлопали калитками — торопились на работу. Пастух собирал коровье стадо. Резкое щелканье бича рассекало утреннюю тишину
У ограды Торгаевых начальник наклонился, будто поднял что-то с земли. Так с зажатым кулаком и вошел в барак.
Из-за стола навстречу встал сам хозяин — уже немолодой, болезненного вида мужчина. Правая рука его висела на ситцевой перевязи.
— Товарищ Романов… Вот случай-то! Не знаю, куда и садить вас. А то давайте за стол, чаю выкушаем…
— Спасибо за приглашение, завтракал.
— Ну, ежли так… Жена, табуретку дай. Нинка, кыш!
— Сидеть-то когда… — засмущался от любезности хозяина Тихон. — Сам знаешь, в лодке за день насижусь.
— Да, да! — Торгаев тряхнул черным чубом. — А я, вот видишь, оплошал опять. Рана потекла… Не то бы помог, усидел разве!
— Куда с такой рукой! Я что к тебе, Иван. Ты вчера заявление оставил в конторе, просишь лошадь…
— Нужда! Хотели с бабой сена привезть на осенню распутицу.
