К Рожкову на обласке плыть. В Причулымье путевая дальность не пугает. Поселки и деревни по берегам реки стоят не часто, какие-нибудь двадцать верст, хоть водой, хоть пеше почти и не считаются за дорогу. Недаром пели соседские, обские, остяки, когда пароходов еще мало ходило:
Как я сяду в обласок,
Поплыву я в Каргасок…
А Каргасок этот, где брат или сват живет, может, километров за сто…
Путь Романову недолгий: три чулымских колена, три песка или три поворота реки. У Тихона обласок отменный, поискать такой. Востроносый, ходкий и, само собой, легкий. Когда надо взвалит его на плечо и несет от двора к Чулыму.
…Плыл по течению, правил бегучими стрежневыми струями. Легко вскидывал тонкое, чуть изогнутое весло, опускал его в воду наизворот, по-остяцки.
Августовское солнце припекало спину почти как в июльские жары. Глядя на высокие берега, заметил Романов, что идет в Причулымье осень. Уже протягивалась желтизна в листве приземистых сибирских берез, уже совсем закраснелась калина и сильно подпирала бурые, осевшие стога сена луговая отава, а в темных заводях плавно хороводился ржавый таловый лист.
На Фомину заимку приплыл рано, чуть за полдень. В деревне было тихо и пусто. Редко поставленные, просторные дома прятались за гущей старых черемух. Две широкие улицы заростали, на низкой щетине травы, белыми хлопьями, замерли пригретые солнцем гуси.
Председатель колхоза оказался дома, лежал в прохладных сенях под ситцевым пологом.
— А, здравствуй, здравствуй, коли не шутишь! — разглаживая ладонью мятое после сна лицо, лениво отозвался Рожков. Он встал и начал надевать на себя линялую армейскую гимнастерку.
Зашли в дом. Было в нем солнечно, нагрето и весело от пестрых домотканых половиков. Малиново полыхали на чистых скобленых подоконниках герани и фуксии.
Романов выложил из мешка хлеб. Рожков замахал на него руками:
— Куда ты опять?! Ведь просил, не надо!
— Так, союз серпа и молота… — мягко пошутил Тихон. — У тебя, знаю, жена картошку в квашню кладет… Бери, ребятам привез. А мне наложи шишек. Вот баш на баш и выйдет!
— Шишек можно, сёгоды радуется сердце в кедрачах. Вчера ребятишки маленько посшибали, покалили в костре… Слушай, хошь чебаков сжарю? — запросто спросил Рожков.
— Не откажусь, пошто откажусь… — весело боднул головой Романов. — А Марья твоя где?
— Где ей быть — робит! И детва на покосе. Сёдни кончаем с колхозной греблей. Я вот два дня покидал на стога, а ныне — ша! Лапость натрудил, боюсь не отворилась бы рана. Даве на телеге с елани привезли.
