Вспоминая те далекие дни, Миша довольно цветисто выразился, что первые неясные сигналы об определенном неблагополучии, подспудно зреющем в глубине мирно текущей институтской жизни, можно было бы сравнить с теми, не приносящими никаких явных неприятностей подземными толчками и движениями почвы, которые часто предвещают близящееся извержение вулкана.
– Это был предупреждающий стук из преисподней, – не без пафоса дополнил он свою мысль, – стук, всех заинтриговавший и вызвавший интенсивную реакцию, но по существу не распознанный в качестве пророчества о грядущих бедах, а потому – после краткого всплеска интереса – и оставленный в конечном итоге в пренебрежении. Никому тогда не пришло в голову, что настоящие события впереди и что они только подготавливаются перед тем, как обнаружить свое истинное значение.
Услышав это, я, помню, подумал, что рассказчик напрасно недооценивает свою склонность к литературной деятельности и что, если бы Миша самостоятельно взялся за дело и, как говорится, уперся рогом, то, вполне возможно, смог бы написать более или менее пристойный роман, не прибегая ни к чьей помощи. Я даже пытался убедить его в этом, но все мои чистосердечные старания ни к чему не привели, и судьба, вознамерившаяся подвести меня к сочинению еще одного детектива, по-прежнему продолжала гнуть свою линию – на то она и судьба, что тут поделаешь.
Ясно, что подобные рассуждения о «пророчествах» и «стуках из преисподней» принадлежат тому Мише, который через десять лет после случившегося рассказывает мне свою жутковатую историю. Когда же она только начиналась, Миша – как и все его коллеги и собеседники – обладал лишь той информацией, о которой я уже рассказал выше. Реальную механику возникновения описанного слуха он узнал лишь через много дней, и я позднее расскажу, как он стал обладателем такой эксклюзивной информации (еще одно новомодное словечко, широко распространившееся среди продвинутой – вот вам и еще современный перл! – публики).
Однако здесь, заботясь о ясности изложения и пользуясь возможностями романной формы, дарующей автору право свободно перемещаться во времени и пространстве, мы можем не дожидаться, пока наш герой узнает нечто еще ему неизвестное, а сразу рассказать, как оно было на самом деле.
Непосредственным источником слуха об «убийстве в институте» была Анна Леонидовна Бильбасова – персонаж, в некотором отношении еще не знакомый читателю. Впрочем, если я добавлю к имени еще и занимаемую ею должность в НИИКИЭМСе – вахтер, то вряд ли найдется кто-то, не сообразивший сходу, что речь пойдет о той самой «тетеньке» в обвислой кофте и укороченных валенках, которая уже появлялась на самых первых страницах романа.
