Когда мы с классом пришли в цирк, я был настроен скептически. Во время выступления клоунов позволил себе неосторожность задремать, очнулся, когда Вика Кирюшина толкнула меня вбок:
– Смотрите, это моя тетя.
Она очарована Вероникой, копирует ее походку и жесты, сначала это вызывало у меня невольную насмешку, но потом… я сам очаровался. Это случилось даже не тогда, когда она летала под куполом. Тогда я испытывал нечто подобное, когда наблюдаешь за парящей чайкой и жалеешь, что у тебя нет крыльев. Маленькая и хрупкая, непостижимая, она превращался в точку, завершающую очередное предложение. Мне приходилось задирать голову, чтобы увидеть волнообразные движения воплощенной недосказанности. И вот она будто бы спускается, чтобы стать ближе восхищенному зрителю с обезображенным этим безумным восторгом лицом, но нет, иллюзия. Продолжает раскачиваться на кольце и… улыбаться. Разве можно разглядеть лицо гимнастки? Нас интересует только ее гибкость и собственные чувства. А что ощущает здесь и сейчас эта беспечная женщина, похожая на бабочку-махаона?
Готов поспорить, она улыбалась – тогда и теперь.
Я так рада видеть вас, Евгений Леонидович, – все еще в блестящем костюме, с сияющей улыбкой, она говорила слишком быстро и никак не могла отдышаться. Я обратил внимание, что Вероника стала шатенкой и теперь выглядит старше.
– Вы были потрясающи! – сказал я и пожал ее руку с жаром и благодарностью за испытанный катарсис.
– Спасибо. Особенно приятно слышать это от вас, – она опять широко улыбалась, казалось, не умела (не хотела) быть серьезной.
И от этой улыбки я ощутил себя запятой в длинной строке между пушкинским и тютчевским стихотворением.
…И сердце бьется в упоенье ,
Тут жизнь заговорила вновь…
– Может быть, выпьем кофе на выходных? Просто хочу с вами кое о чем поговорить, – Вероника смахнула улыбку, – но если вам неудобно в неформальной обстановке, я могу прийти в школу.
– Вовсе нет! – поспешно замахал руками, боясь быть неправильно понятым. – Я не против выпить с вами кофе.
– Тогда… дайте пять!
Звук танцующих ладоней, на секунду соединившихся, и я, обезоруженный, опрокинутый, выброшенный на обочину… Автомобили проносятся мимо с бешеной скоростью, а я ничего не слышу и… спасен.
Потом – кружка горячего шоколада и проверка сочинений. И Вика пишет: «Я не стыжусь своих чувств, я хочу, чтобы эхо отозвалось на мою любовь». Боже мой, как я мог допустить, чтобы весна поглотила и меня, закрыв на ключ в своей картонной темнице?
