— Даниил, вставай!
Даниил — это я. По крайней мере, так зовёт меня мама, когда чем-то недовольна. Я открыл глаза и увидел, что в окно заглядывает любопытное утреннее солнышко, а надо мной склонилось прекрасное личико Любаши. Она осторожно трясла меня за плечо и шептала:
— Даниил, вставай!
Видимо, я уснул, хотя спать вовсе не собирался, ибо спать, когда на соседней полке лежит женщина твоей мечты, невозможно. Но я уснул, самым беззастенчивым образом, и мужчина с татуировками был всего лишь сном.
— Доброе утро, — улыбнувшись, сказала Любаша. В ответ я прохрипел что-то неразборчивое и натянул одеяло на голову. Мне хотелось, чтобы она подольше не убирала своей руки с моего плеча. Прикосновение её пальчиков доставляло мне огромное наслаждение, и я хотел, чтобы это длилось как можно дольше, желательно вечно. Однако Любаша оказалась девушкой с характером.
— Вставай и иди умываться. У тебя десять минут, иначе останешься без завтрака.
Оставаться без завтрака я не хотел, и потому пришлось вставать.
В тамбуре перед туалетом скопилась небольшая очередь: полная женщина с ноющим ребёнком и бородатый старичок в очках с намотанным на голове в виде тюрбана полотенцем и орденской планкой на потёртом пиджачке. Пока женщина мыла своего сопротивляющегося отпрыска, старичок пристал ко мне с расспросами. Дескать, откуда ты, сынок, и куда путь держишь. Когда пенсионерам делать нечего, они расспрашивают всех и обо всём, чтобы как-то развлечься, хотя, признаюсь честно, на пенсионера он не очень-то походил, слишком уж шустрый для изломанного жизнью и скудной пенсией дедули.
Любаша предупредила меня ещё в первый день, чтобы я держал язык за зубами и ни в коем случае не делился ни с кем целью нашего путешествия. Я отбивался от старичка как мог, ибо не в моих правилах отмахиваться от тех, кто когда-то с оружием в руках защищал моё будущее от немецко-фашистских захватчиков. Старичок попался напористый, и я едва не проговорился. К счастью, тётенька вскоре закончила мучить ребёнка, а старичок сделал мне любезность, пустив к умывальнику без очереди. Наверное, в извинение за назойливость.
Умывшись и кое-как соскоблив с щёк суточную щетину, я вернулся в купе. Поезд летел навстречу неизвестности, а Любаша накрывала наш маленький столик. В бумажных тарелочках дымились свежеподогретые сардельки в обрамлении жареной картошечки, в центре стояла бутылочка кетчупа, лежал пучок зелёного лука и ржаной хлебушек. Я попробовал было догадаться, где Любаша добыла всё это богатство, но голод не тётка, и я отложил разгадку этой загадки на потом.
