— И не жаль тебе этого ребенка? — ехидно осведомилась Марджана. — Ведь мой возлюбленный поразит его одним ударом и меч выйдет, блистая, из его спины!
Они еще какое-то время ссорились и пререкались, а я из природного любопытства повернула голову и незаметно поглядела, что это за лев пустыни и образец доблестей лежит со мной рядом.
И я увидела лицо из тех лиц, что поражают женщин и девушек, подобно копью пророка, и обладатель этого лица был воистину лев пустыни, покоряющий доблестных и уничтожающий соперников. И у него были брови, подобные изогнутому луку, и зубы, подобные жемчугу, и он был заметнее, чем знамя над воинами, и глаза у него были черные, и мускусом веяло от его дыхания. И он тоже искоса смотрел на меня.
— О Аллах, за что ты посылаешь мне такие сны? — прошептал этот человек так, чтобы я могла услышать. — Ведь мне опять придется натягивать кольчугу, и садиться на спину коня, и догонять, и поражать, и нет спасения от этого бедствия!
— Кто ты, о человек, принесенный джиннией? — спросила я. — И что значат твои слова о снах, конях и кольчугах?
— Я купец из купцов Басры, о юноша, — отвечал он мне. — И имя мне Ильдерим. И Аллах покарал меня любовью джиннии, и она насылает на меня диковинные сны, и приходит ко мне под видом прекрасных девушек, и я наслаждаюсь ею, а потом вдруг просыпаюсь в своей постели, и оказывается, что все это — пучки сновидений. Но эта безумица, джинния Азиза, еще не приносила мне такого юного и прекрасного лицом соперника.
— Мне тоже показалось, что это сон, о Ильдерим, — сказала я ему. — А мое имя Хасан, и я сын кади, и моя история достойна того, чтобы быть записанной иглами в уголках глаз в назидание поучающимся!
— А знаешь ли ты, о Хасан, что эти две развратницы сейчас разведут нас по разным концам ристалища, и дадут нам конец, и мечи, и копья, и нам придется сражаться ради того, чтобы Марджана одержала верх в соперничестве с Азизой? — спросил меня Ильдерим.
— Клянусь Аллахом, я не подниму против тебя меча, — ответила я ему. — Аллах покарает меня, если я лишу жизни обладателя таких совершенств.
— И я тоже не подниму против тебя меча, о Хасан, — прошептал Ильдерим. — Ибо впервые я вижу юношу, чья красота затмевает четырнадцатидневную луну! А судя по разговору, ты из благородных, и твоя жизнь теперь для меня драгоценна.
Но тут обе джиннии прекратили свой спор и воистину, как предсказал Ильдерим, взяли нас в объятия и разнесли по разным концам непонятно откуда взявшегося ристалища.
