У-ф-ф... Навыдумывал же...
Послышалась тяжелая поступь. Дверь полностью распахнулась, кроваво-мясной аромат стал гораздо острее. В лавку шагнул мясник Грубин.
Был он одного роста с Николашей, но, наверное, раза в полтора шире в плечах, а весил вдвое против будущего зятя... Стройная Ульяна, без сомнения, фигурой удалась в мать.
Мясник обогнул прилавок, спросил без прежней зычности, но недоброжелательно:
— Чего пришел? Сам видишь, не торгуем сегодня.
Все заготовленные Николашей слова куда-то подевались, язык словно прилип к гортани...
Выглядел Грубин странно... И не в том даже дело, что белый и отглаженный его фартук загажен красным, а в руке окровавленный мясницкий топор, — это, в конце концов, часть его работы, хоть и смотрится непрезентабельно...
Но и сам мясник был не похож на себя. Щеки, всегда чисто выбритые, сейчас густо покрывала щетина, как бы не трехдневная. Взгляд из-под сросшихся бровей... ну... вот пришла бы кому дурацкая идея вставить в словарь Блокгауза и Ефрона статью «Безумный взгляд» — фотография парголовского мясника пришлась бы там кстати в качестве иллюстрации.
Дышал Грубин тяжело, сипло, — и даже с расстояния в пару аршин Николаша почуял густой водочный дух. Но стоял на ногах мясник твердо, язык не заплетался.
Оба молчали. Пауза затягивалась. С топора упала на пол большая алая капля, и шлепок ее прозвучал оглушительно. Букет в руке казался глупым и ненужным.
Николаша с огромным усилием разлепил наконец губы:
— Трофим Терентьевич, я...
Заготовленные слова упорно не хотели вспоминаться, лишь вертелось в голове идиотское «у вас товар, у нас купец», — и Николаша бабахнул в лоб, без предисловий:
— Я пришел просить руку и сердце вашей дочери, Ульяны. Вот...
Вновь повисла пауза. Николашу все сильнее охватывала тревога, ему казалось, что ответ может последовать любой, в самом нехорошем смысле любой... Он осторожно, стараясь сделать это незаметно, попятился, увеличивая расстояние между собой и мясницким топором.
— Руку и сердце... — с непонятным выражением произнес Грубин и повторил еще раз: — Руку и сердце, говоришь... Х-хе...
Он шагнул вперед, Николаша отшатнулся, уже не пытаясь скрыть свое движение, но мясник лишь протопал к двери, с оглушительным лязгом задвинул засов.
— Ну пойдем, женишок... Потолкуем.
Мясник тяжело пошагал обратно, огибая прилавок и не интересуясь, идет ли за ним «женишок»...
Николаша поборол навязчивое желание метнуться к наружной двери, отдернуть засов и задать стрекоча, — и двинулся следом.
