— Это называется «парадокс украденного рассказа». Он менее известен, и суть его такова: человек отправляется в будущее, покупает журнал с талантливо написанным рассказом, возвращается в прошлое, публикует рассказ как свой... Разумеется, после такого настоящий автор рассказ не напишет. И вопрос «А кто же тогда сочинил рассказ?» — имеет все тот же ответ, для континуума нехороший: в момент совершения кражи все исчезнет. Тот же парадокс можно применить к любым произведениям искусства, к научным теориям, к техническим изобретениям...
Ему тоскливо. Все предсказуемо: сейчас начнут спорить до хрипоты, пытаясь найти оригинальные решения и как-то разрешить парадоксы (а напишут все, как под копирку, о набивших оскомину попаданцах, — скучно, зато публикабельно), а ему сидеть и все это слушать, а в номере оргкомитета тем временем прикончат молодое крымское вино и будут говорить о действительно интересных вещах... Да чтоб вы все пропали куда-нибудь...
Собака мясника
Дорога вела вверх, но Николаша летел по ней легко, словно под гору, ноги сами несли.
— Постой-ка, малец! — раздался сзади голос, и Николаша сбился с шага, обернулся, досадуя сам на себя: ну какой же он малец, уж второй год, как студент Политехнического, пора бы перестать реагировать на такие оклики.
Посреди улицы стоял полицейский урядник Мазохин, всеми в Парголове называемый по отчеству, — Ерофеичем. Откуда урядник вывернул, Николаша, только что миновавший то место, не понял. Возможно, Ерофеич вышел из-за дачи Караваевых, но тогда должен был шагать очень быстро, дабы оказаться там, где сейчас стоял... Увидел издалека и выскочил, торопясь перехватить? Зачем, интересно?
Пасха в том году случилась ранняя (а дело происходило в страстную субботу), но Ерофеич уже успел сменить папаху на фуражку, шинель носил нараспашку, не застегивая, всем установлениям и циркулярам вопреки, — был он мужчиной грузным, дородным, легко потеющим.
Урядник сделал приглашающий жест: подойди, дескать, потолкуем. Николаша двинулся к нему, аккуратно и далеко обходя лужи, тщательно следя, чтобы не забрызгать свои выходные отглаженные брюки. Ерофеич, неодобрительно следя за его эволюциями, шагнул навстречу, — напрямик, дороги не выбирая.
— Ты ведь Прасковьи Злотниковой сын? — уточнил урядник, когда траектории его и Николаши достаточно сблизились.
До того близко они не общались, повода не было, но в Парголове Ерофеич знал всех. Николаша молча кивнул, не понимая, в чем причина полицейского к нему интереса.
