Папа?
Мой взгляд падает на Нокса. Он только что назвал моего отца своим отцом?
Он примерно моего возраста, когда, черт возьми, папа успел? Он от другой женщины?
— Ты... — я прочищаю горло. — Ты мой брат?
Нокс отрывает взгляд от телефона и подмигивает.
— Приемный брат, детка.
Ох. Хорошо.
Он действительно имеет некоторое сходство с Илаем. Так вот почему папа забрал его к себе?
Хотя сомневаюсь, что папа взял бы кого-нибудь только за это; он не любит, когда кто-то лезет в его семейный пузырь. Теперь, думая об этом, забота отца о частной жизни была превыше всего остального. Вот почему он держал нас подальше от цивилизации.
Однако все это лишь предположения, основанные на том, что я помню об отце. Прошло десять лет, и он мог бы превратиться в совершенно другого человека.
— Мне больно, что ты меня не помнишь.
Нокс дуется, как ребенок, которого лишили любимой игрушки.
— Не помню тебя? — я спрашиваю.
— Да. Ты должна помнить меня после...
— Нокс.
Предупреждение в папином тоне звучит громко и ясно.
Нокс пожимает плечами и возвращается к просмотру своего телефона.
Хорошо. Это странно.
Очень странно.
Я встречаюсь с папиными карими глазами. Они такие мудрые и глубокие, что можно заблудиться там и никогда не найти выхода. Он должен использовать свой проницательный взгляд в качестве метода запугивания во время деловых встреч.
— Ты воспитывал Нокса все это время? — я стараюсь не звучать горько, но не уверена, что мне удается.
Папа бросил меня на десять лет. Все это время я думала, что он мертв и похоронен где-то, где я никогда не найду, пока он на самом деле был жив и здоров. Черт, он растил еще одного ребенка, в то время как его единственная дочь жила у родственников.
— Нет, не совсем. Мы выросли сами, — говорит Нокс.
— Мы?
Он ухмыляется.
— Есть еще один ребёнок.
— Еще один ребёнок?
Я хочу закричать, но голосовые связки сжимаются, так что единственное, что выходит, это сдавленное бормотание.
— Замолчи на секунду, Нокс.
Папа звучит одновременно раздраженно и смиренно.
— Неважно.
Папа снова сосредотачивается на мне. Он снимает пиджак и, прежде чем я успеваю отреагировать, накидывает его мне на плечи.
Мои пальцы впиваются в дорогой материал, когда он откидывается на спинку сиденья.
Пахнет гвоздикой и корицей. Пахнет папой.
— Ты вся дрожишь. — он постукивает по стене между нами и водителем. — Включи обогрев, Джозеф.
— Да, сэр.
Я дрожу не от холода, но не говорю этого.
Мой разум переполнен множеством вопросов и теорий, но я изо всех сил пытаюсь сформулировать слова. В моей голове все время вспыхивает видение крови, в то время как папа лежал в ней. Вот каково это быть скованной прошлым. Оно всегда здесь, обвивает проволокой твою шею, угрожая отрубить ее.
