Брат выразительно закатил глаза, но тут приметил брошенный на кровати фолиант. С любопытством протянул руку.
— Что читаешь?
— Не трогай! Это... — я запнулся.
— Секреты клана, которые мне знать не положено? — отодвигаясь, правильно истолковал заминку Цвейхоп.
— Да.
Cведения, заключенные в книге, пожалуй, были опасны и для меня самого, раз Альтэсса не счел нужным поделиться со своим командором. Я прекрасно понимал: существуют тайны, которых лучше избегать, а если уж довелось случайно увидеть, то скорее забыть. Ради собственного спокойствия и благополучия всех остальных.
При мысли о Завете, о лжи, выдаваемой за волю Древних, и тех, кто погиб или был убит из-за этой лжи, невольно стискивались кулаки. Но Аратай, руководствуясь одному ему понятными резонами, считал нужным поддерживать легенду.
В конце концов, кто я такой, чтобы оспаривать решение Повелителя Севера?!
***
— Al'iav'el', al'ttel' Is.
Отголоски официального приветствия стихли, утонув в пыльных облысевших гобеленах. В малом приемном зале повисла гнетущая тишина. Я загривком ощущал тяжелый взгляд Альтэссы. Ждал, уткнувшись в темное пятно на истертом дубовом паркете. Пятно напоминало уродливое раздавленное насекомое.
— Встань, — наконец ответил Аратай. — Докладывай.
Ни пожелания доброго дня, ни банального интереса, ни заботливого участия, которое испытывают родители к вернувшимся после долгого отсутствия отпрыскам. Даже сейчас, наедине, мы ни на шаг не отходили от принятого церемониала.
Строгий, но заботливый отец для всего северного клана, ко мне, своему родному сыну, он всегда относился с холодной взыскательностью, выдерживая дистанцию между Повелителем и его воином. Когда три года назад после смерти старика Нэтьюнара выбор Древних пал на меня, объявив следующим эссой, наградив величайшей честью и ответственностью перед собственным народом, мрачный мужчина, сидящий в кресле напротив, ограничился коротким удовлетворенным кивком, будто ничего другого он и не ожидал.
Пожалуй, завышенные требования, предъявляемые к «потомку славного семейства Исланд», можно считать единственным проявлением родительской любви. Раньше, птенцом, я обижался на подобное пренебрежение, сейчас свыкся.
Я поднялся, заложил руки за спину, начал краткий пересказ путешествия по стойбищам кочевых племен — четко, сухо и по существу. Факты и цифры.
Взгляд глаза в глаза дракон передо мной, несомненно, воспринял бы как дерзость, поэтому я отстраненно, думая о будущем разговоре с матушкой, изучал арабески на стенах, представляя в переплетении изломанных линий то вздымающиеся к небесам вершины гор, то суровый сосновый бор, то заснеженные яранги, то пасущиеся стада оленей, то играющую на гуслях девушку.
