.
Этих исследователей сближает одно: они видят в поэме Садовника «надвременное», «общечеловеческое» содержание и мало придают значения исторически обусловленному. Даже Кольб, в полемике с Фишером убедительно доказавший, что «Крестьянин Гельмбрехт» является прямым антиподом к притче о блудном сыне, тем не менее говорит, что поэма «надсословна и едва ли не надвременна».
За поэмой Вернера Садовника практически стоит опыт средневекового героического эпоса, рыцарского романа, а также опыт развивающейся городской литературы — шпруха (морально-дидактического изречения), стихотворного шванка.
Владея выработанными до него приемами, Вернер распоряжается ими свободно, по своему усмотрению. Поэма Вернера эпична уже той полнотой, с какой на ее холсте прорисовываются подробности быта, житейских обстоятельств. Жизнь развертывается на нем материальная, слегка тяжеловесная. А за всем этим чувствуется присутствие автора. Он поучает, комментирует события, постоянно обращается к слушателям. В своих репликах он клеймит то неправого судью, то разгульную монахиню, беспутного крестьянского сына и грабителей рыцарей.
Необычность его изложения заключается в разнообразии поэтического тона, сочетающего суховатую деловитость и фантазию, мужицкий юмор и поучительность. В иных местах Вернер натуралистически груб и доходит до гаерства, в других поднимается до трагического пафоса. Сердцевина его поэмы — сатирически гневное обличение рыцарства. Но сатира Вернера не рядится в платье с чужого плеча, как думает Панцер. Реминисценции из рыцарской литературы и устоявшиеся эпические приемы обретают здесь новые функции под влиянием новизны содержания.
В этом смысле можно понять достопримечательность поэмы: описание шапки Гельмбрехта разрастается до восьмидесяти строк, ответвляясь от основного сюжета. Реальный предмет как бы начинает жить своей отдельной жизнью. Таковы законы эпической поэзии, которые впитала поэма Вернера. Но автоматизм эпического приема разрушается. Шапка Гельмбрехта и его длинные волосы, какие носили рыцари, становятся овеществленной метафорой. В них зримо воплощены притязания героя возвыситься над своим сословием. История шапки — символическая параллель к судьбе Гельмбрехта[82]. Гельмбрехт был казнен за свои злодеяния; золотые пряди его волос вырвали, шапку разодрали, бросили в грязь.
В композиции поэмы история шапки становится обрамлением для всех других перипетий. Вот важнейшие из них: Гельмбрехт решает стать рыцарем, отец тщетно отговаривает его и рассказывает свои сны, предвещающие несчастье. Гельмбрехт вступает в дружину рыцаря-разбойника и грабит крестьян. Соскучившись по дому, он приезжает к родителям, те не узнают его, так как на все приветствия он отвечает на чужеземных языках. Лишь когда отец отказывает «чужаку» в крове и пище, он открывается родителям и в доказательство, что он их сын, называет имена четырех быков из отцовского стада.
