Если они и уцелели в устах народа до нашего времени, если и подвергались в течение многих и многих лет различным изменениям, если, наконец, и заметны в них некоторые яркие следы позднейших влияний, то все-таки главным образом они любопытны для нас как плод поэтического творчества народа в древнейший период его истории.
Старинный эпос, согласно с воззрением первобытного человека на природу и со значением самих мифов язычества, дал в своих повествованиях довольно видное место различным животным. Конь, бык, собака, волк, ворон и другие звери и птицы одарены вещим характером и принимают в деяниях и судьбах людей живое и непосредственное участие.
С водворением новых, христианских, начал народная фантазия не позабыла и не отринула тех прежних образов, в которых представлялись ей взаимные отношения человека и природы; она по-старому любила обращаться к миру животных, любила наделять их умом и волею, и, касаясь событий, описанных в Ветхом и Новом заветах, свободно допустила их в свои легендарные сказания.
Приводим из этих любопытных сказаний те, которые нам известны:
a) собака первоначально была создана голою, но черт, желая ее соблазнить, дал ей шубу, т. е. шерсть. Мышь прогрызает Ноев ковчег; уж затыкает эту дыру своею головою. (Смотри легенду о Ное праведном);
b) в старину незапамятную, рожь была не такая, как теперь: снизу солома, а на макушке колосок; тогда от корня до самого верху все был колос. Раз показалось бабам тяжело жать, и давай они бранить Божий хлеб. Одна говорит: «Чтоб ты пропала, окаянная рожь!» Другая: «Чтоб тебе ни всходу, ни умолоту!» Третья: «Чтоб тебя, проклятую, сдернуло снизу до верху!» Господь, разгневанный их неразумным ропотом, забрал колосья и начал истреблять один за другим. Бабы стоят да смотрят. Когда осталось Богу выдернуть последний колос — сухощавый и щедушный, тогда собаки стали молить, чтобы Господь оставил на их долю сколько нибудь колоса. Милосердный Господь сжалился над ними и оставил им колос, какой теперь видим Другое предание говорит, что самое зерно было необыкновенной величины.
Был-жил какой-то царь, ездил-гулял по полям с князьями и боярами, нашел житное зерно величиной с воробьиное яйцо. Удивился царь, собрал князей и бояр, стал спрашивать: «Давно ли это жито сеяно?» Никто не ведал, не знал. И придумали взыскать такого человека из старых людей, который мог бы про то сказать. Искали-искали и нашли старика — едва ходит о двух костылях; привели его к царю и стали спрашивать: «Кем сеяно это жито, и кто пожинал?» — «Не памятую,— отвечал старик,— такого жита я не севал и не знаю; может, отец мой помнит». Послали за отцом, привели к царю об одном костыле. Спросили о зерне; он тоже говорит: «Я не севал и не пожинал; а есть у меня батюшка, у которого видел такое зерно в житнице». Послали за третьим стариком; будет ему от роду сто семьдесят годов, а пришел к царю легко, без костыля, без вожатых. Начал его царь спрашивать: «Кем это жито сеяно?» — «Я его сеял, я и пожинал,— сказал в ответ старец,— и теперь у меня есть в житнице; держу для памяти! Когда был я молод — жито было большое да крупное, а после стало родиться все мельче да мельче». Спросил еще царь: «Скажи мне, старик! Отчего ты ходишь легче и сына, и внука?» — «Оттого,— сказал старец,— что жил по Божьему: своим владал, чужим не корыстовался». (Записано в Архангельской губернии);
