Песнь мятежной любви | страница 32
Вскоре и остальные перебрались на диваны и окончательно прервали нас с Сашей. Антон плюхнулся рядом так, что меня подкинуло. По скрипучему саднящему смеху я поняла, что он уже хорош.
Он прокомментировал своё появление, но я не разобрала слов — он и так говорил неразборчиво, а сейчас понимать его стало ещё труднее. Да, пить — тяжёлая работа.
Владислав, Марс и Женя расположились на диване напротив. Они принесли бутылку водки, виски, вермут и кое-что из еды. И когда успели организовать? Похоже, ребята чувствовали здесь себя как дома и без стеснения хозяйничали в баре и холодильнике Саши. Впрочем, недовольным он не выглядел. Напротив, инициативу друзей одобрил. Я улыбнулась тому, что он не жадничал.
Потому что у меня иногда это проявлялось. И аттракционы невиданной щедрости приводили меня в замешательство. Тот же Родион со своими автографами — не глупо ли, отдавать такую ценность просто так? Но против Саши я предубеждения не чувствовала — он ничем не жертвовал, и сам в охотку уплетал закуску, запивая алкоголем.
Пришедшие расселись. Родион замешкался и остался без места. Хотя, с его худощавой фигурой, он легко мог втиснуться между Владом и Женей, или между Антоном и мной. Ну, уж нет! Пусть сидит на подлокотнике дивана.
В груди всё перевернулось оттого, с таким удобством он сел. Согнул ногу в колене и подтянул к груди, другую свесил вниз, а сам разлёгся на спинке. В левой руке он держал широкий полный джином стакан.
Я мельком посмотрела на торчащее из разорванной штанины колено, на узкую грудь, просвечивающую в дырах майки, на худую костлявую руку. Кто, мать вашу, разрешил ему быть таким привлекательным и сексуальным? Он просто сел, а у меня уже крышу снесло. Что в нем такого особенного? Тощий темноволосый музыкантишка с низким голосом и сногсшибательной улыбкой! Это нечестно!
Но кто сказал, что любовь справедлива?
Родион расслабился и опустил голову на спинку. Длинные пряди смотрелись так изящно и красиво на кожаной обивке, что я засмотрелась на них, на прямой профиль, на подрагивающие ресницы, на чувственную линию губ, уголки которых приподнялись в тающей мечтательной улыбке. Я так прониклась моментом, что ослабила бдительность, и, когда Родион открыл глаза, я смотрела на него с идиотской лыбой.
Захотелось громко и смачно выругаться. Парень взглянул на меня с грустью и разочарованием, достиг взглядом дна души и отвернулся.
Снова деликатность? Или ответ на пренебрежение? Я чувствовала себя поганкой, портящей суп. Глупая Майя. Не смотри больше на Родиона! Пусть висит себе на подлокотнике, тебе какое дело!