— Она уж чересчур бесцеремонна! — засопела Хелен.
Танцовщица непристойных танцев была не единственной, кто был бесцеремонен. Дважды я почувствовала руки незнакомцев на себе, но когда я оборачивалась, чтобы поймать нарушителя, я смотрела в море смеющихся лиц, настолько раздутых от веселья, что они походили на гротескный знак, который на крыше воспроизвела подменыш. И затем я увидела само лицо, мелькавшее над толпой, подобно направляющему духу места — духу шутовского ликования, от которого у меня появилась оскомина на зубах, но каким-то образом заставившего меня пожелать улыбнуться и танцевать под безумную мелодию каллиопа.
— Сюда! — закричала я Нату, который отгонял шута в клетчатых штанах, протянувшего несколько игральных карт.
Хелен с широко распахнутыми глазами наблюдала за обнимавшейся парочкой, конечности которых были настолько переплетены, что казалось, будто они были одним единым существом. Я потянула Натана и Хелен к входу в Стиплчейз-парк, где имелся закуток открытого пространства прямо под знаком карикатурного лица. Я поняла, почему там было свободно, когда мы добрались до местечка. В центре пустого островка стоял огромный мужчина. На нём была надета белая мантия, которая вздымалась от лёгкого бриза, белая туника и тюрбан, сверкающие красные панталоны и соответствующий пояс. Он стоял совершенно неподвижно, его тёмное лицо было обездвижено как у вырезанной из красного дерева статуи, чёрные как уголь глаза сверлили толпу посетителей, которые утихомиривались рядом с ним, словно попадали под чары. Я считала, что вполне возможно он был статуей, пока он не поднял руку и не указал на девушку в тёмно-синем купальном костюме.
— Ты! — рявкнул он. — Ты не веришь в магию Омара Великолепного!
Девушка прикрыла лицо дешёвым бумажным веером и захихикала. Но когда Омар заговорил вновь, хихиканье прекратилось, и вся толпа умолкла.
— И почему же ты не веришь? Потому что тебе сказано оно на Кони-Айленд, а в своём сердце ты говоришь… какое слово? Чепуха? Но я спрошу тебя, почему я должен был пересекать океан, так далеко от родной земли, где солнце жаркое круглый год, и священный Ганг течёт в море с великих холмов, чтобы носить белые тюрбаны вечных снегов и нашёптывать секреты в уши звёзд — почему я должен делать это, если моё представление чепуха?
Его голос упал до тихого шёпота, который, казалось, защекотал у меня в ушах. Теперь складывалось впечатление, что он смотрел прямо на меня.
