— Я за дверью, на комнате с десяток защитных заклинаний. Примените магию — вылетите с территории академии без возможности вернуться. Я понятно объясняю?
И вот лично мне было понятно одно: он это не мне сказал. Конечно, я ж с браслетом этим сижу, да и вид у меня наверняка очень жалкий, а вот Вил уже пытался применить запрещенное заклинание, так что ясно было — это предупреждение, причем звучало оно совсем как угроза, и адресовано было не мне.
Этот мужчина удивляет меня всё больше и больше.
Вил, скрипнув зубами, бросил раздраженное «вполне», при этом даже не оборачиваясь на лорда. Тот, кинув в мою сторону нечитаемый взгляд, поспешил скрыться за дверью, услужливо прикрывая ее за собой.
— В твоих же интересах написать заявление, — меланхолично произнес Вильгельм тут же, прожигая меня гневным взглядом.
Неожиданностью его слова не были, скорее совершенно наоборот. Видя мой откровенно скептический взгляд, мужчина продолжил свою речь, лишь очень горестно вздохнув:
-Ивена, я люблю тебя, понимаешь?
Горький смешок сам сорвался с губ.
Любит? Какая же это любовь, когда тебя силой и магией принуждают к действиям, которых ты совершенно не хочешь совершать? Разве это любовь, когда тебе постоянно врут и не гнушаясь пользуются твоей наивностью? Угрозы, шантаж, запугивания — это ли любовь?!
Я медленно покачала головой, не желая не то, что верить — слушать.
Найдя в себе силы, я сумела осторожно подняться на ноги, слишком остро ощущая нашу с Вилом разницу.
Разницу во всем: росте, положении, мировоззрении. Он самоуверенно считал себя выше, в чём частично был прав.
Мир пошатнулся, качнув и меня. Чуть не упав, я невольно прислонилась спиной к стене, лишь после этого запоздало заметив рванувшего ко мне Вила. Он, наверно, пытался поймать… Или сделать ещё что-то, кто его знает.
Я испуганно отшатнулась в сторону, широко распахнутыми от ужаса глазами глядя на человека, что пугал меня даже больше самой мучительной смерти. Наверно, что-то такое отразилось на моём лице, потому что он благоразумно остановился, не дойдя до меня всего шага, и вскинул руки в примирительном жесте.
— Не веришь, — произнёс он с наигранной грустью.
То, что грусть была наигранной, я поняла точно.
Отрицать или подтверждать это я не стала.
Просто стояла и не сводила с него внимательного взгляда, боясь, невероятно боясь того, что он может сделать здесь и сейчас. И пусть лорд Аверес чётко дал понять, что не простит Вильгельму вольностей… Остановит ли его это? Помнится, прежде никогда не останавливало.
