Стук ложек об эмаль казённых мисок был недолог. Дверь открылась, приглашая на выгул. Товарищ китаец вскакивает, суетливо одевается, задевает свою миску с остатками каши, она с грохотом падает на пол. Он причитает, начинает собирать кашу. Мы с инспектором стоим и молча ждём. Дежурные привыкли ко всему, я медитирую. Наконец, натянув кое-как на себя вещи, товарищ китаец подскакивает к выходу. Я молча киваю ему на окно. Он бежит назад, лезет в ботинках на своё одеяло, дёргает форточку. «Хату» надо проветривать.
Мягко ступаем по коврам, тихо шелестит лифт – это Лефортово. Сегодня хороший день – нам достался самый большой дворик. В нём можно бегать по кругу, как на ипподроме. Пара километров трусцой, следом десяток Асан йоги и растяжка – на всё час. Радиорупор вещает об ужасах геморроя.
Сосед, в лучших традициях своей цивилизации, копирует мои действия. Поначалу я даже решил, что он дразнится, но нет, видно просто не хочет замёрзнуть. У него выходит коряво и смешно, но он серьёзен и старается. Когда-то я поинтересовался у него, почему в кино все китайцы занимаются у-шу, йогой или, хотя бы, карате, а в Лефортово все китайцы такие неуклюжие. Он ответил мне:
- Нас полтора миллиарда, и все мы разные.
А по мне, так на одно лицо.
Замёрзнуть не успеваем. От тел валит пар. В камере продолжаем заниматься, и до обеда «хата» преображается в спортзал. Вместо тренажёров и гантелей – койки, полотенца и бутылки с водой. Недавно научил соседа стоять вниз головой у стенки - тот радовался как ребёнок. Пыхтим, кряхтим, потеем. Смотрю как он отжимается, спрашиваю:
- А на кулаках слабо?
Пол бетонный, китаец нежный. Что такое «слабо» - делает вид, что не понимает. Я показываю, он пробует, но не получается. Больно. Я вхожу в кураж:
- Так! Ты же монах ШаоЛинь! Ну-ка вставай на кулаки!
Он снова пытается. Ему больно. Я удивлён, завожусь. Мне плевать на его способности, но ведь он - монах ШаоЛинь. Я в это верю всей душой, и от него уже не отстану. Падаю рядом на кулаки, подпрыгиваю на них.
- Это же просто, попробуй. Больно – так терпи!
Он стонет, не получается. Умоляет:
- Я сначала на газетке попробую.
Я кричу ему в лицо:
- На хер газету! Вставай! Ты что, баба? Китайская баба? Ты же ШаоЛинь! Ну! Давай, ****ь!
Он становится на кулаки. Его лицо краснеет, морщится. Ещё не монах, но уже почти самурай. Он стонет, но терпит. Я ору прямо в ухо:
- Терпи китаёза!
Прыгаю перед ним на кулаках и сбиваю их в кровь. В стены камеры начинают стучать, похоже соседи думают, что здесь кто-то кого-то убивает. Китаец падает грудью на пол, и я рядом. Мы смеёмся.
