Зеки располагались в негласном порядке — чем ближе к углу с блатными, тем выше в почёте и уважении. Кто-то помогал с «лагерным движем», «мутил темы», что-то доставал на воле и затягивал в лагерь, уделял на «общак». Кто-то стоял на стрёме, был «фишкарём» - тоже полезный и уважаемый мужик. А кто-то ничего не делал, денежных поступлений не имел, пользы не приносил - его шконка была у самого выхода. Балласт, почти «чесотка».
Как-то незаметно для себя я оказался «семейником» Вито, по крайней мере кушали мы вместе и мою первую посылку он помогал делить на всю зону. Через месяц Вито по секрету рассказал мне, что любовница его отца - судья Верховного Суда. И когда моя надзорная жалоба будет там рассматриваться, то мне могут скинуть срок. Но за это я должен буду отработать главным менеджером на каком-то заводе в Китае по производству зеркал для грузовых автомобилей. Звучало невероятно и я, на всякий случай, согласился.
Когда Вито сказал, что его отец попросил в залог моих твёрдых намерений передать ему на воле десятку зелени, я отказался не сразу. Сказал, что спрошу у друзей, есть ли у них возможность мне помочь.
Цена Вито быстро снизилась до пяти тысяч, а потом и до «хотя бы штукарь на лагерный общак». Мне стало скучно, я собрал баулы и переехал в единственно некурящую секцию в лагере. Там стояли на полках цветы, зеки разговаривали тихо и даже музыка в секции играла редко. Здесь жил смотрящий за бараком — азербайджанец Салман. Он то и уговорил меня переехать: «Не дело тебе, Экстремист, убивать своё здоровье в этом свинарнике».
Вито не обрадовался. Выяснял отношения, махал руками, говорил, что это «не по понятиям». В конце-концов попросил «уделить по-братски» десяток пачек «Роллтона».
Когда его кумир Нико в соседнем бараке получил по лицу тапком от какого-то азербайджанца, Вито прыгал от негодования и кричал, что за этот проступок «ворон улетит в петушатник». Что ударив Нико по лицу, да ещё как гада тапком, «айзер» подписал себе приговор и его на сходке определят в «гарем». Вито был возмущён и ждал вечера.
Со сходки он пришёл потухший. Блатные звонили на волю, «тянулись до старших братьев». Кто-то из старших и сказал, что раз Нико за себя не постоял и не поднял виновного на нож, то значит тот и не виновен. А Нико вовсе и не бродяга.
Вито плакал.
Ко мне он больше не подходил, в мою сторону не смотрел и вскоре тихо освободился. Нико тоже вышел, но в первый же вечер умер от передоза.
