Мимо промаршировал тринадцатый отряд. Первые пятёрки зеков настолько слаженно впечатывали «хозовские» ботинки в асфальт, их глотки так синхронно орали «Катюшу», что я на миг вообразил себе строй десантуры на завоёванной чужбине. Картинка и звук были настолько зрелищны, что я чуть было и сам не поверил в собственную фантазию. Но нет, в первых рядах в нашем лагере всегда шли «петухи». Они вели отряд в столовую и возвращали его в барак, они послушно выполняли приказы и подчинялись любому начальнику. Впрочем, как и все тут. Ладно, почти все.
В конце отряда плелись блатные, здесь это «козлы», актив отряда. Они уже не старались попасть в ногу, просто отбывали повинность. Сказали выйти — вышли. Были и те зеки, кому «гражданин начальник» разрешил воспитывать бедолаг. Эти проявляли ретивость. Шипели на неуклюжих из массы, выводили их из строя, заставляли маршировать на месте, крича чуть ли не в ухо: «Левой! Левой! Раз-два-три!». Бедолаги, покраснев от натужного старания, взмахивали руками и задирали колени, но снова не попадали в такт, расстраивались, пугались и от этого запутывались ещё больше. «Овчарки» угрожали разборками в отряде, проклинали уклонистов от армии и всё заставляли и заставляли вбивать в асфальт плаца полуразвалившиеся ботинки.
За тринадцатым шёл пятый. Этот — чемпион прошлого года. Глядя на них, я решил, что главный приз они возьмут и в этом году. Завхоз в пятом отряде — парень вроде бы и неплохой, где-то даже справедливый, но боксёр, патриот и стремится на УДО. Зеки у него маршируют прямо в бараке. Я живу на пятом этаже, и по вечерам часто слышал «бум-бум-бум». Всё гадал, что это за звук, а оказалось, что на втором этаже зеки в ПВР отрабатывают строевую и часами топают на месте. Чемпионы, что сказать.
А мы стоим и стоим.
Я слышу сзади чей-то шёпот: «Блин, ну чё, западло что-ли рот пооткрывать. Так и до обеда простоим!» Я оглядываюсь, ищу хоть один недовольный взгляд, но каждый смотрит мимо меня. Я отворачиваюсь и вспоминаю прошлый год.
9 мая. Отряды стоят по периметру плаца. Низкие тучи нависли и давят. Дождя нет, но в воздухе какая-то мокрая взвесь, от неё зябко и промозгло. Я бы лучше как следует отморозился бы в минус сорок, чем вот так вот «пускать мурашек» под робой и маяться от безысходности.
Инвалиды сгрудились в стороне от плаца, в «кармане». Они похожи на злых воробьёв, только что чирикают матом и шёпотом. Ощетинились палками и костылями, ждут неизвестно чего, дрожат. Сидеть в отряде им не разрешили, но и от марша они освобождены. Бог терпел и вам велел.
