Наконец, третья причина, почему не следует называть дему по имени, — это страх перед самим демой, который может явиться к тому, кто произнес его имя. Дело в том, что имя отчасти содержит в себе жизненную силу называемого объекта. У демы эта сила интенсивнее, чем у обычных объектов, поэтому ни в коем случае не следует ею злоупотреблять.
Это объясняет также, почему никогда не принято называть действительное имя человека: всегда употребляется прозвище или кличка.
К страшным демам, от которых берут свое начало тайные культы, существует, как уже было сказано, особое отношение. О них ни в коем случае никто не отважится заговорить — не то они сразу же отомстят болтуну неизлечимыми болезнями.
Мне часто приходилось наблюдать, как усердный рассказчик внезапно замолкал, и становилось невозможно вытянуть из него больше ни слова. Я долго не мог объяснить такого странного поведения, пока не узнал, что мой рассказчик вдруг пугался: не поразит ли его дема болезнью за то, что он слишком много про него рассказал. А бывало и так, что кто-нибудь другой, не особенно ко мне расположенный, намекал ему на возможную кару, чтобы тот со мной не связывался.
Похоже, что наибольший страх вызывают чужие, не родственные демы. Вообще говоря, предпочтительно знать только своих дем и свои мифы, а с демами и мифами других боанов и тотемов не иметь дела. В ходе празднеств также обычно изображаются лишь родственные в тотемно-мифологическом отношении демы и предметы, иначе дема наверняка отомстит. Всякий неродственный дух представляет собой могучую силу, которая при известных обстоятельствах может причинить вред. Вокруг тотемно-мифологического родства вращается, собственно, все, на нем строится вся социальная жизнь. По любому поводу, например на праздниках и т. п., речь ведется фактически лишь об одном — о принадлежности к боану или к союзу боанов. Этому тотемно-мифологическому подразделению противостоит естественное подразделение по возрасту и семейному родству.
Лишь немногие мифы рассказываются в присутствии детей и женщин, поскольку содержание большей части их непристойно. В этом смысле маринд проявляют крайнюю щепетильность и деликатность, какой, казалось бы, трудно ожидать от них, зная их более близко. Но это доказывает, что, несмотря ни на что, им отнюдь не чужды более высокие моральные представления и нравственные чувства. Никогда маринд не станет рассказывать непристойный миф в присутствии детей или юношей.
