Летом 1928 года, незадолго до созревания озимых, Николай Иванович приехал к нам на станцию. В это время там был также Л. И. Говоров. За общим ужином разговор затянулся до 11 часов. На мой вопрос, когда мы на следующий день и в каком порядке начнем смотреть посевы, Николай Иванович весело ответил: «Солнышко встает рано. Начнем с озимых в четыре часа утра». Всем показалось, что это шутка, но он серьезно просил показать ему, в какое окно надо стучать к сотруднику, работающему с озимыми. У меня в это время болела нога, и я извинился, что с четырех часов в поле не буду.
В начале восьмого на лошадях я поехал в поле и еще издали увидел на озимой пшенице большую группу людей — Н. И. Вавилова, Л. И. Говорова и с ними всех сотрудников и практикантов станции. Л. И. Говоров навстречу мне шутливо закричал: «Благодетель! Отец родной! Спасайте! С четырех часов ходим, маковой росинки во рту не было!» Николай Иванович засмеялся и попросил дать ему еще полчасика до завтрака…
В течение пяти дней с четырех часов утра и дотемна Николай Иванович был на посевах. Физически очень крепкий и выносливый, он был все время весел и полон энергии. Все сотрудники и практиканты, как только у них выдавалась свободная минутка, спешили к нему. В эти дни вся станция начинала жить с четырех часов утра».
— Заходите ко мне после двенадцати на квартиру, тогда и побеседуем, сейчас не могу, — предлагает Вавилов только что поступившему в институт профессору Вульфу.
Тот удивился, взглянув на часы:
— Но ведь сейчас уже первый час.
— После двенадцати ночи, понятно, — поясняет Вавилов.
Вспоминает профессор Б. С. Мошков, проработавший вместе с Вавиловым в Институте растениеводства почти двадцать лет: «Мне, работавшему в области фотопериодизма, часто случалось бывать на территории Пушкинских лабораторий ВИРа и в 5 часов утра, и в 12 часов ночи, когда с боем Кремлевских курантов заканчивался последний на этот день опыт. И в эти, такие необычные для работы часы неоднократно появлялся Николай Иванович, или идущий с поля, или приехавший из Ленинграда.
Памятно одно утро в середине августа, уже нетеплое, сырое, с моросящим дождем. Я только что раздвинул фотопериодические кабины, открывающиеся в 5 часов утра… Вдруг послышался такой знакомый голос: «Здорово, камрад!» — ко мне на участок с огромным портфелем в руке шел Николай Иванович, успевший уже побродить по опытному полю. Был он один, без своей частой добровольной свиты, и никуда не спешил. Посмотрев на меня, сказал:
