Галерейщица | страница 3



К её удивлению, среди берёз обнаружилась тропинка. Когда-то та была щедро посыпана мелким цветным гравием, а сейчас заросла травой. Белого кролика там не было, однако Елена Владимировна всё равно ступила на эту таинственную дорожку, которая вывела её к небольшому холмику, посреди которого возвышался цементно-кирпичный постамент. На нём сохранились остатки гипсово-кирпичной фигуры пионера-горниста. Одной ноги у горниста уже не было напрочь, вместо неё розовел кусок кирпича и ржавая арматура, также отсутствовала часть руки и горна. Впрочем, проще сказать, что там осталось от скульптуры, ибо то, что это горнист, можно было только угадывать.

Елена Владимировна впечатлилась: памятник разрухе, усыпанный осенними жёлто-красными листьями. Сквозь поредевшие кроны деревьев пробивается солнечный свет. Атмосферно.

Елена Владимировна достала свой телефон и включила фотокамеру, не смогла удержаться. Уж как она не любила фотографировать на телефон, но тут фотоаппарата под рукой не было, а упускать этот свет и атмосферу было бы глупо.

Сделав десяток снимков горниста на фоне осени, Елена Владимировна пошла искать ещё чего-нибудь такого же символичного в этом заброшенном пионерском лагере и, увлёкшись поисками прекрасного, совершенно не заметила далеко не прекрасную яму.

На влажных листьях её ботинок заскользил, и она с коротким вскриком полетела вниз.

Вряд ли слышал кто-то крик Елены Владимировны. Искать её не кинулись ни тогда, когда все достаточно объединились в своей однозначной ненависти к тимбилдерам, начальству и богам, допустившим это издевательство, ни на следующий выходной день, ни потом, уже в начале рабочей недели.

Словно и не было никакой Елены Владимировны пятидесяти четырёх лет.

****

— Чувиха живая?

Елена Владимировна готова была поспорить на что угодно, спросивший это индивид действительно надеялся, что “чувиха” окажется живой. Видимо, дело не в том, что обладатель хриплого баса боялся мёртвых “чувих”, а скорее в том, что ему было бы жаль неизвестную дохлую “чувиху”.

— Да фиг её знает! — отозвался другой голос. Не менее басовитый и не менее хриплый. — Она же человечка, они доходяжные обычно. Хрясь! — и дохлая. Я даже дотрагиваться боюсь.

Второй индивид, судя по всему, действительно боялся навредить.

— Кровищи-то! Кровищи! Ну ёпта! Хоть бы живая! — плаксиво заныл ещё один голос.

Нежные фиалки с басовитыми голосами дружно ахнули, когда Елена Владимировна застонала, открыла глаза и даже попыталась самостоятельно встать, однако кто-то из них всё же помог ей сесть и даже убрал прилипшие волосы с лица.