У подвижника Евфимия († 1866) постоянным пребыванием были лишь два места: «Храм Божий — место всегдашнего общественного песнопения и молитвословия, и келлия — место уединённых подвигов и молитвы». Келья у него была так обставлена, что напоминала собой пещеру в уединённых каменистых скалах, что свидетельствовало об общности его устремлений с великими столпами иночества (293).
Глинские иноки своим примером и словом учили молиться и других.
Иеромонах Феодосий († 1850), совершив вечернее правило, призывал к себе жившего рядом с его кельей послушника и понуждал «его по чёткам громко и не спеша произносить молитву Иисусову. Послушнику сперва очень страшно было творить молитву под наблюдением старца, но последний ободрил его. Он сказал, что страх происходит от врага спасения, более всего ненавидящего творение молитвы Иисусовой. Страх прошёл, уступив место умильно-покаянному чувству» (163).
Также старец Архипп († 1896) наставлял всегда помнить Бога, чаще молиться Ему и «ходить в храм Божий» (457).
Игумен Евстратий († l855), внимательно наблюдая за духовным состоянием послушников и новоначальных иноков, «учил их непрестанно возделывать ниву своего собственного сердца молитвой». Встречаясь с ними, он непременно спрашивал, «творят ли они Иисусову молитву, особенно, когда ничем не заняты, идут дорогой и т. п.» (135)... Горит на могиле старца лампадочка, как ночью звёздочка, и напоминает о молитвеннике, «который, живя на земле, подобно звёздочке, горел любовью к Богу. Светом своим лампадка возбуждает братию молиться о почившем подвижнике и самим, подобно ему, желать в небесах получить «звёздочку»»(481).
С молитвой неразрывно соединяется надежда на Бога.
Духовник обители иеромонах Порфирий (середина XIX), при любых невзгодах «был бодр духом, полон жизнерадостности и ясен. Все заботы и печали старец возлагал на Бога, поэтому всегда имел душевный мир, сердечную простоту, кротость и незлобие. И в сердца всех обращающихся к нему умел он вселить эту бодрость духа и надежду на Бога» (129).
Никто и никогда не видел унывающим или недовольным монаха Иакинфа († после 1961); «наоборот, его бодрость, живая вера в жизнь будущую и стремление к этой жизни передавались окружающим. В общениии с ним так чувствовалась эта вечная жизнь, мир иной, что самые тяжёлые скорби казались незначительными, страсти умирялись, и человек невольно начинал смотреть на земную жизнь лишь как на приготовление к вечности» (691).
