Философская книга должна быть, с одной стороны, особым видом детективного романа, а с другой — родом научной фантастики. Говоря о детективном романе, мы имеем в виду, что понятия в некой зоне присутствия должны вмешиваться в разрешение локальной ситуации. Они сами меняются вместе с задачами. У них есть сферы влияния, где, как мы увидим, они осуществляются в связи с “драмами” и путем известной “жестокости”. У них должно быть соответствие, но оно не должно исходить от них. Соответствие должно прийти извне.
Таков секрет эмпиризма. Эмпиризм ни в коей мере не противодействует понятиям, не взывает просто к пережитому опыту. Напротив, он предпринимает самую безумную из ранее известных попыток создания понятий. Эмпиризм — это мистицизм понятий и их математизм. Но он трактует понятие именно как объект встречи, здесь—сейчас, или, скорее, как Erewhon*, откуда появляются неисчерпаемые “здесь” и “сейчас”, всегда новые, иначе распределенные. Только эмпиризм может сказать: понятия есть сами вещи, но вещи в свободном и диком состоянии, по ту сторону “антропологических предикатов”. Я составляю, переделываю и разрушаю свои понятия, исходя из подвижного горизонта, из всегда децент-рированного центра и всегда смещенной периферии, их повторяющей и дифференсирующей. Современной философии свойственно преодолевать альтернативу временного—вневременного, исторического — вечного, частного — универсального. Вслед за Ницше мы открываем вневременное как более глубокое, чем время и вечность, — философия не есть философия истории или вечности, она вневременна, всегда и только вневременна, то есть “против этого времени, в пользу времени, которое, я надеюсь, придет”. Вслед за Сэмюэлом Батлером мы открываем Erewhon как означающее одновременно исходное “нигде” и “здесь—сейчас”, смещенное, замаскированное, измененное, постоянно пересоздаваемое. Ни эмпирические частности, ни абстрактное универсальное, a Cogito для распавшегося мыслящего субъекта (moi). Мы верим в мир, в котором индивидуации лишены персонификации, особенности — доинди-видуальны: великолепие “безличного” (on). Вот откуда тот аспект фантастики, который необходимо вытекает из Erewhon. Цель этой книги — выявить приближение к связности, не более присущей нам, людям, чем Богу или миру. В этом смысле это скорее апокалиптическая книга (третье время временного ряда).
Научная фантастика присутствует здесь еще и в другом смысле, выявляющем слабости. Как можно писать иначе, как не о том, чего не знаешь или плохо знаешь? Воображают, что именно об этом и есть что сказать. Берутся писать лишь в той точке знания, его высшей точке, которая разделяет наше знание и наше невежество и переводит одно в другое. Только так и решаются писать. Восполнить незнание значит лишь отложить письмо на завтра или, вернее, сделать его невозможным. Может быть, для письма это более опасная связь, чем та, которую оно будто бы поддерживает со смертью, с молчанием. Итак, о науке, к сожалению, говорилось, мы это чувствуем, явно не научным образом.
