. Именно в этом смысле б оргиастическом представлении следует говорить как о проводящем различие, поскольку оно его отбирает, вводя ту бесконечность, которая соотносит его с обоснованием (будь то обоснование Благом, действующим как принцип отбора и игры, будь то обоснование негативностью, действующей как боль или работа). И если речь идет о границах законченного представления, то есть самих Малого или Большого в конкретном духе или содержании, придаваемом родами и видами, то и в этом случае введение бесконечного в представление делает определяемое не зависимым от рода как определяемого и от вида как определения, удерживая в среднем термине как подлинную универсальность, ускользающую от рода, так и аутентичную особенность, ускользающую от вида. Короче, принцип оргиастического представления имеет обоснование, бесконечность — его составная часть; напротив, принцип органического представления — форма, а конечное — составная часть. Бесконечное делает определение мыслимым и подлежащим отбору; различие предстает тогда как оргиастическая репрезентация определения, а не его органическая репрезентация.
Вместо того чтобы одушевлять суждение о вещах, оргиастическая репрезентация превращает сами вещи в выразительность, предположения: аналитические или бесконечные синтетические предположения. Но почему же в оргиастическом представлении заключена альтернатива, хотя обе точки, малое и большое, максимум и минимум, стали неразличимыми или тождественными в бесконечности, а различие—совершенно не зависимым в обосновании? Это произошло потому, что бесконечность — не то место, где исчезла конечная детерминация (это было бы перенесением на бесконечность ложного понимания границы). Оргиастическое представление может открыть в себе бесконечность, только позволяя существовать конечной детерминации, даже более того — считая ее бесконечность конечной, представляя ее не как потухшую или исчезнувшую, но как затухающую или почти исчезающую, то есть и как зарождающуюся в бесконечности. Представление это таково, что у бесконечного и у конечного одно и то же “беспокойство”, как раз и позволяющее представить одно в другом. Но когда бесконечность на условиях репрезентации относит себя к самому конечному, то происходит это двумя способами: как к бесконечно малому и бесконечно большому. Эти два способа, два этих “различия” ни в коей мере не симметричны. Так в оргиастическое представление вновь вводится дуальность, но теперь не в форме дополнительности или отражения двух законченных, точно определяемых моментов (как это было в случае специфического различия и различия родового), но в форме альтернативы двух неопределяемых бесконечных процессов, в виде альтернативы Лейбниц — Гегель. Если верно, что малое и большое идентифицируются в бесконечности, то бесконечно малое и бесконечно большое вновь разделяются, и еще более резко, поскольку бесконечное заявляет о себе как о конечном. Лейбниц и Гегель, каждый в отдельности, избегают альтернативы Большого и Малого, но оба впадают в альтернативу бесконечно малого и бесконечно большого. Вот почему оргиастическое представление ведет к дуальности, которая удваивает его беспокойство или даже является его истинной причиной, делящей его на два типа.
