. Если спрашивается, какая же инстанция способна перенести понятие на утверждающие термины и субъекты, то совершенно очевидно, что это — суждение. Дело в том, что у суждения две, и .только две основные функции: дистрибуция, которую оно обеспечивает разделением понятия, и иерархизация, которую оно обеспечивает мерой субъектов. Одной соответствует способность суждения, которую называют обыденным сознанием, а другой—та, которую называют здравым смыслом (или первичным смыслом). Обе они составляют истинную меру, “справедливость” как ценность суждения. В этом смысле вся философия категорий берет за образец суждение — это видно у Канта и даже у Гегеля. Однако аналогия в суждении — с присущими ей обыденным сознанием и первичным смыслом — сохраняет тождественность понятия, либо в имплицитной смутной форме, либо в виртуальной форме. Сама аналогия — аналогия тождественности в суждении. Аналогия—сущность суждения, но аналогия в суждении является аналогом тождественности понятия. Именно поэтому мы не можем ждать от родового или категориального различия, как и от различия специфического, чтобы оно представило нам собственное понятие различия. В то время, как специфическое различие довольствуется тем, что вписывает различие в тождественность неопределенного понятия вообще, родовое различие (дистрибутивное и иерархическое), в свою очередь, довольствуется тем, что вписывает различие в квазитождественность самых общих определимых понятий, то есть в аналоги в самом суждении. Вся аристотелевская философия различия состоит в этом двойном взаимодополнительном вписывании, основанном на одном и том же постулате, намечающем произвольные пределы благоприятного момента.
Известно, что сам Аристотель не говорит об аналогии в связи с бытием. Он определяет категории πρός εν*, и безусловно, έφεξης»* (это два случая, вне чистой двусмысленности, где есть “различие” без общего рода). Πρός£ν говорят в связи с единичным термином. Последний подобен обыденному сознанию, но такое обыденное сознание не является родом. Ведь оно образует только дистрибутивную единицу (имплицитную и смутную), а не подобную роду, коллективной, эксплицитной и отчетливой единице. Схоластика права, когда переводит Πρός εν в “аналогию пропорциональности”. Эта аналогия действительно не должна пониматься в строго математическом смысле и не предполагает никакого равенства отношений. Она определяется — а это совсем другое дело — внутренним характером связи: связь каждой категории с бытием внутренняя, каждая из них по-своему обладает единством и бытием в соответствии с собственной сущностью. Этот дистрибутивный характер, действительно, отмечен Аристотелем, когда он отождествляет категории с “διαιρέσεις”***. И вопреки некоторым современным интерпретациям действительно существует разделение бытия в соответствии с тем способом, которым оно распределяется среди “бытующих”. Нр в ηρόςέν единичный термин — не просто бытие как обыденное сознание, но субстанция как первичный смысл. Отсюда — соскальзывание к идее έφεξης включающей иерархию. Схоластика говорила бы об “аналогии пропорций”: вместо дистрибутивного понятия, которое формально соотносится с различными терминами, появляется понятие родов, в высшей степени соотнесенное с основным термином, и в меньшей степени — с другими. Бытие в действии — прежде всего аналогия пропорциональности; но не представляет ли оно также “виртуальную” аналогию пропорций?
