Вернемся к выражению “самое большое различие”. Стало очевидным, что специфическое различие является самым большим лишь весьма относительно. Строго говоря, противоречие больше, чем противоположность и, несомненно, родовое различие больше специфического. Уже то, как Аристотель отличает различие от разнообразия или инакости, указывает нам путь: законченное различие названо самым большим только относительно предполагаемой тождественности понятия. Более того, именно по отношению к форме тождества в родовом понятии различие доходит до оппозиции, доводится до противоположности. Специфическое различие никак не представляет собой универсального понятия для всех особенностей и поворотов различия (то есть Идеи), но отмечает частный момент, когда различие лишь согласуется с понятием вообще. Также и различие различия у Аристотеля — лишь ложное перемещение: различие при этом никогда не меняет своей природы; невозможно обнаружить различающее различия, которое установило бы связь между наиболее общим и самым особенным в соответствующей им непосредственности. Специфическое различие означает лишь самый относительный максимум, точку аккомодации глаза греков, к тому же глаза греков именно той среды, которая утратила смысл дионисийских перемещений и метаморфоз. Таков принцип разрушительной путаницы философии различия в целом: путают выявление собственно понятия различия с причислением различия к тождественности неопределенного понятия. Наступает очередь уловки, включенной в благоприятный момент (возможно, отсюда все и вытекает подчинение различия противоположности, аналогии, сходству, всем аспектам опосредования). В этом случае различие может быть только предикатом содержания понятия. Об этой предикативной природе специфического различия постоянно напоминает Аристотель; но он вынужден придать ему такие чуждые способности, как способность атрибутировать и атрибутироваться, а также изменять род, модифицировать его качество. Итак, все способы, с помощью которых специфическое различие представляется отвечающим требованиям собственно понятия (чистота, интериорность, продуктивность, перемещение...), предстают иллюзорными и даже противоречивыми, начиная с путаницы в главном.
“Различающий признак разумности, присоединившийся к животному, образовал другую вещь, а различающий признак движения создал только некоторые изменения по сравнению с тою же вещью, которая покоится...” — См.: Порфирий. Глава третья. С. 60—61 //Аристотель. Категории. Перев. А. В. Кубицко-го. М., 1939.
