Начался собственно допрос. Следователь попросил рассказать о себе все с самого рождения, о моих родителях, месте жительства, работе и пр. И как попал в этот Дом. Поскольку никаких документов у меня с собой не было, а все, что я ему здесь расскажу, проверить вряд ли будет возможно, да и вряд ли будет ему нужно, то я уже в который раз повторил свою историю, в которой вымыслом было только мое участие в обороне Либавы. Конечно, я постарался подробно рассказать о том бардаке, который был под Либавой, о чем я слышал от тех, кто там был, о нашем сопровождении раненых и о расстреле их "мессерами", что видел сам. О захвате "трофеев" в Таллине, конечно, скромно умолчал. Задав мне еще несколько вопросов, в том числе о фамилиях руководства Московской военно-морской спецшколы, капитана судна, коменданта, товарищей по службе, следователь дал мне прочитать протокол допроса и попросил его подписать, что все изложено с моих слов и правильно. Забрал протокол допроса, сказал, что я могу сесть на диван и отдыхать, часовому встать у дверей в кабинете, и ушел. Больше я его не видел. Мне было искренне жаль его потерянного ночного времени на возню со мной. Уверен, что он быстро понял, что мы - результат чрезмерной бдительности товарищей с "Комсомольца".
Рассказав часовому, любопытствующему - что же здесь со мной делали, я незаметно для себя уснул, сидя на диване.
Разбудил меня старший лейтенант. Рядом с ним был латыш с улыбающейся физиономией. Значит, все страхи его прошли. За окном совсем светло. Аэростатов не видно. Спустились вниз. У подъезда стоит та же "эмка". Поехали. Спрашиваю старлея: "Куда теперь?" "Обратно". Сначала тем же путем, потом каким-то другим подъехали к главным воротам порта, к которым я в первый день войны, точнее, в первую ночь, подъезжал на 14-м трамвае. Старший лейтенант зашел в проходную, ворота окрылись, и мы въехали в порт. Старший лейтенант дорогу знал, и минут через 10 мы подкатили к борту нашего "Суур-Тылла". Физиономия стоявшего у трапа Кошеля вытянулась от удивления, когда он увидел меня, вылезающего из "эмки". Старлей спросил у него, кто старший на судне. "Старшина Кожин". "Вызовите его!"
Кошель побежал будить старшину. Минут через 5 сонный, но одетый по форме и в мичманке Кожин вышел и представился старлею. "А где командир?" "В городе". "Ваши люди"? - спросил, показывая на нас. "Наши". "Заберите и пусть больше не болтаются в комендантский час по порту, да еще не по форме одетыми". "Есть!", - буркнул Кожин и нам в сердцах: "Марш на корабль!" Старлей сел в машину и уехал, а мы чинно пошли по своим кубрикам досыпать, т.к. было только 5 утра.
