Мастер по ориентированию на местности из меня никакой, но и знать где север мне не к чему. При помощи определенного волевого усилия я могла чувствовать людей, а не отметки на географических картах.
Я уже достаточно восстановилась, а потому прикрыла глаза и напряглась.
Где-то там, вдалеке, пульсировали редкие точки, мчащиеся на скорости в двух противоположных направлениях.
* * *
Трасса. Сколько трагедий разыграл рок на гладком полотне, и сколько несчастных освободилось от бренной оболочки на неприметных обочинах. Правда, на земле уже сложно найти укромный уголок, не знающий драм в омуте прошедших столетий.
Но одно событие для этой трассы оказалось в новинку. Босая демоница в изодранном вечернем платье голосовала, силясь поймать машину.
Первые две заметно ускорились, едва разглядели женскую фигуру в рваных тряпках. Где-то в глубине души они прекрасно понимали, что я — не нищенка и не жертва безудержной попойки, но давили на газ, гоня всякое сомнение.
Равнодушие, оно же попустительство. На этом грехе зиждутся все остальные, и в нем люди превзошли самих себя. Сомнительный триумф за наше дело, отдающий противным запахом бензина и саднящими ступнями от долгой ходьбы босиком.
Я настойчиво не заживляла мелкие раны. Маленькая дань мазохизму, он заставлял злиться и думать. Машины перемещались слишком быстро, чтобы я успевала нащупать лазейку к человеческой воле, подточенной червецой греха, а от того мне податливой. На человеческую же совесть полностью я положиться не могла.
Была не была. Отступила под прикрытие деревьев, и, услышав, наконец, шум колес, рванула вперед.
Глухой удар с рывком, выбившим из легких весь воздух. Визг поначалу тормозов, затем — женский, пронзительный. Хлопок двери.
— Мамочки, — лепетала девушка-водитель, — мамочки…
Тело смертного при столкновении с машиной, мчащейся на такой скорости, было бы обречено: неотвратимый разрыв внутренних органов, декомпрессионный перелом позвонков. Мое же оказалось крепче и лишь предательски выдало стон.
Я открыла глаза, чувствуя, как кровь из рассеченной раны медленно заливала затылок.
— Жива, — выдохнула бедняжка. Ее руки мелко тряслись, а в больших глазах плескался ужас.
— Жива, — согласилась я и перевернулась на бок.
Меня мутило, концентрация ускользнула, и я довольствовалась качающейся картинкой окружающих декораций. Асфальт, лужа крови, деревья, асфальт.
За последние сутки я умудрилась покалечиться больше, чем за все последнее столетие. Дерьмовая работенка, чего тут скажешь.
