- Я, видишь, с дежурства прямо к теще в Павшино. Жинка у ней сейчас,стал объяснять тот.- Всю неделю не виделись. Какой неделю! Больше...- И, посмотрев на Сергея, неожиданно осклабился: - Мужик у твоей бабы совсем червивый, гниль, а она ничего - форсовая...- Он мигнул как бы с одобрением и побежал, ступая на носки, по коридору догонять своих.
Один из четверых ждал его на лестничной площадке, они заговорили вполголоса, Сергей захлопнул дверь. Ада сидела на краю разгромленного дивана, смотрела в пол. Сергей опустился рядом, обнял ее. Они просидели так, не двигаясь и молча, минут двадцать. Стало совсем светло. Небо синело, предвещая теплый день. С Каменного моста отчетливо и одиноко звенел трамвай. Ада сказала, что не может здесь быть, пойдет к отцу, и встала. Даже не встала, а рванулась куда-то с дивана. Она принялась поспешно собирать, складывать в папку какие-то листы с рисунками, потом вдруг бросила папку на стол и сказала, что не может идти к отцу. Он и так убит историей с Левой. Что же, добивать его? И там эта дура, его жена...
- Так-с,- сказал Сергей.- Пойдем ко мне. Пошли!
- К тебе... А ты думаешь, Анна Генриховна обрадуется, когда увидит меня? И все узнает?
- Ну и что? Мало ли...- Сергей нахмурился. Он представил себе выражение лица матери, когда она откроет дверь - она всегда встает раньше всех, даже раньше Маруси,- и в половине восьмого увидит в дверях Сергея и Аду: лицо ее после мига оторопелости примет выражение холодной и несколько презрительной учтивости, и она скажет: "Здрасте". И затем он представил себе второе выражение лица мамы, когда она услышит о Воловике: неодобрение - вот, что оно изобразит, очень суровое и прямое неодобрение, слегка смягченное внезапным человеческим сочувствием к Аде. Она сразу будет что-нибудь предлагать: "Может, вы хотите поесть, Ада? Вы, наверное, голодны?" - или: - "Не хотите таблетку от головной боли?"
- Мы поговорим с Николаем Григорьевичем,- сказал Сергей.- Он знаком с Флоринским. И можно еще через Шварца, у него связи в прокуратуре.
- Что - можно?
- Узнать...
- Нет,- сказала Ада.- Я не хочу видеть твою мать и твою сестру. Вообще не хочу видеть никого. Даже отца. Я сама себе...- Она закрыла ладонью глаза. Он почувствовал, что сейчас она произнесет какую-то громкую, самобичующую фразу, вроде "я сама себе отвратительна", "я сама себе гадка" или "если б я не обманывала его", но она промолчала, и он испугался. Произнесенное вслух было бы неправдой, но то, что она промолчала, говорило о другом. Бессмысленное чувство вины терзало ее.
