- Что с тобой? - шепчет Марина и тянет Игоря в свою комнату.
Они садятся на постель, неряшливо прикрытую одеялом. Игорь рассказывает, привалившись спиной к стене, нога на ногу, в зубах самокрутка:
- Ну, я ему дал апперкотом... Он мне прямой правой... Я ушел нырком... Тут они дали серию, я закрылся...
В комнате Марины всегда душно, пахнет лекарствами. Светомаскировочную черную штору Марина никогда не поднимает - зачем поднимать, если окно выходит в узкий, щелевидный двор, неба не видно, напротив стена другого дома, настолько близкая, что при желании ее можно достать, вытянув руку с длинной палкой, например со шваброй,- и в комнате Марины не гаснет электричество, маленький ночничок над изголовьем. "Жил на свете рыцарь бедный,- говорит Марина и притрагивается ладонью к его щеке, губам.- С виду сумрачный и бледный..." Возле губ ее ладонь задерживается, едва касаясь, как бы ожидая чего-то. Он умолкает и сидит, закрыв глаза, погруженный в ощущение этой близкой и легкой, пахнущей лекарством ладони. Когда через несколько секунд он открывает глаза, он видит лицо Марины рядом со своим, совсем близко, и слышит ее испуганный шепот.
- Мой бедный изувеченный брат... Ложись сейчас же и отдыхай...
Смеется она или вправду жалеет? Она внимательно разглядывает его синяки под глазами и требует, чтобы он снял очки. Он снимает. Тушит самокрутку в пепельнице. Губами она притраги-вается к одному синяку, к другому. Слышно, как по коридору шлепает бабушка Вера. Остановив-шись на пороге комнаты, старушка спрашивает:
- Горик, почему ты не идешь отдыхать?
- Он спит! - шепчет Марина.- Здесь ему спокойней, пусть спит...
Марина не отодвигается от Игоря, наоборот, прижимается к нему, она лежит на животе поперек постели, свесив ноги, и тянется губами к его синякам. Нет, это не поцелуи, это нежные целительные прикосновения. У Марины очень доброе сердце. Она любит Игоря, как старшая сестра, и сейчас, видно, очень сильно ему сострадает. Но все-таки хорошо, что бабушка Вера ничего не видит. Со стороны можно подумать, что Марина его целует, а она просто дышит, дует, холодит его воспаленную кожу. Ее губы касаются его распухших, израненных губ, на мгновение прижимаются к ним. Бабушка Вера шлепает назад, к себе.
- Тебе не больно? Не неприятно? - осведомляется Марина.
Он качает головой. Нет, конечно, ему не больно и совсем не неприятно, даже наоборот - ему приятно, необыкновенно и удивительно приятно, но признаваться в таких вещах не мужское дело. Поэтому, покачав головой, он замирает и на всякий случай закрывает глаза.
