Мне нравился её упрямый вздёрнутый носик, задорно взмывающий вверх, когда она осмеливалась поднимать на меня взгляд. Моя милая девочка. Сердце сжималось от непонятного трепета, когда я видел её маленькую фигурку, спешащую мне навстречу, взволнованную и возбуждённую от предстоящего общения. В такие моменты я мысленно одёргивал себя, не давая странным новым ощущениям завладеть моим разумом.
Я пытался показать ей изнанку искусства, его требовательность и неумолимость. То, как оно полностью поглощает тебя и требует постоянной верности. Всё искусство как балет — прекрасно в конечном варианте, но пропитано кровью и болью в потемневших от мозолей ступнях.
Однако моя маленькая Луна не хотела так быстро сдаваться. С упорством ребёнка, который запомнил из чудаковатого мультфильма, что Париж находится в Африке, доказывала мне свою точку зрения. «Искусство освобождает», «прекрасное лечит», «литература воспитывает душу» — такими тривиальными обывательскими идеями была заполнена её хорошенькая головка.
Когда я слушал её рассуждения, то руки чесались наклонить её прямо в парке и отшлёпать по полной программе, чтобы доходчивее объяснить свою точку зрения. Но я сдерживался как мог. Иногда мне казалось, что она чувствовала некую тьму во мне, в моих глазах. Возможно, поэтому она периодически прерывалась на полуслове в своих рассуждениях, зябко ёжилась и обнимала себя обеими руками, будто желая отгородиться от меня. Тогда мы оба замолкали — я пытаясь урезонить свои тёмные начала, а она… Она, наверное, инстинктивно боялась меня. И моим демонам это нравилось, не буду скрывать.
Иногда мне казалось, что она вот-вот сломается и сама отдастся мне в руки. В последние недели я начал замечать, как она разглядывает меня украдкой. Как нервно облизывает свои губы, когда я невзначай дотрагиваюсь до неё. Делал вид, что она меня совсем не интересует, в тайне фантазируя о том, что вскоре позволю себе сделать с её мягким и податливым телом. Я знал, что моё показное безразличие только ещё больше раззадоривает её. В прошлом я пользовался такой тактикой слишком часто, чтобы теперь не разглядеть зарождающийся огонь желания в её чистых небесного цвета глазах.
Во время наших встреч этот упрямый ангелочек отчаянно пытался внушить мне уважение к своей персоне. К моему удивлению, у неё это получалось. Я отдавал должное её уму, проницательности и литературному вкусу. Конечно, этого я ей никогда не показывал, ведь цель моего с ней общения заключалась вовсе не в дружеских встречах. Я должен был проникнуть в её разум, прочно укрепиться там, стать её внутренним голосом. Чтобы она, приходя в художественную галерею, театр, кино или просто читая книгу, невольно задавалась вопросом: «а что скажет на это он?». Мне хотелось, чтобы она вела со мной внутренние диалоги, оказалась под влиянием моей личности. Для этого требовалось полностью вытравить из неё ту уютную размеренную жизнь, которую она вела до нашего знакомства.
