- Я отдаю вам свою жизнь, госпожа моя, — проникновенно продолжил он. — Мне не важны ни власть, ни земли, ни должность, ни деньги. Только скажите — и я покончу с собой!
Мое горькое смятение еще усугубилось. Неужели матушка ошиблась? И дело не в политике? Она так верила Рустему! И теперь, когда она исполнила его желание и продавила этот никях со мной — он готов обмануть ее доверие и просто умереть?
Я не способна была понять, что происходит, почему он поступает так. Но то, что происходило сейчас передо мной, было слишком страшно: я видела в нем решимость убить себя, я видела, как он решительно сжимает флакончик.
Я не могла допустить его смерти; не для того я заплатила столь дорогую цену. Он должен жить и должен быть гарантом безопасности моей семьи!
Я успела удержать его руку, не давая принять яд — ненавистная хна запачкала и новоявленного супруга. Кажется, он неверно расценил мой жест и разглядел в нем согласие принять его любовь; он сжал мою руку и приник к ней с длинным поцелуем. В этот страшный миг донельзя нелепая мысль давила на меня: из-за хны мои руки сейчас пахнут склизким, кислым запахом, который я и сама ощущаю — как он может целовать эту хняную кожу, не испытывая отвращения?
Я не стала его отталкивать: такова была цена. Таков был мой долг. Я не могу позволить себе ни движения, ни стона, выражающего всю мою боль, все мое отчаяние. Я — госпожа. И я сделаю то, что должно.
Я не могла позволить себе ни просьбы, ни мольбы о пощаде. Лишь один умоляющий взгляд не сумела я подавить в тот момент, когда паша поднялся и притянул меня к себе, — лишь секунда слабости и безволия, но этой секунды оказалось достаточно, чтобы все погубить.
Он слишком внимательно смотрел на меня; и он увидел этот вырвавшийся у меня взгляд, эту предательскую мольбу о пощаде.
Он остановился; отпустил меня, и темный взгляд его стал проницательно-ищущим, что заставило меня отвести глаза, которые, как я теперь знала, могли выдать мои чувства.
Молчание сдавливало нервы с минуту, и я пыталась набраться сил и мужества, чтобы достойно принять то, что готовит мне эта ужасная ночь. Босыми ногами я ощущала холод, тянущийся вдоль пола. Скорее бы все закончилось!
— Госпожа, — я успела собраться и смело посмотрела на него, — я… Вам не надо бояться меня, госпожа.
Возмущение поднялось во мне сильной волной. Что он себе позволяет? Чтобы я — и боялась?!
Я открыла было рот, чтобы высказать ему это; но его торопливый жест заставил меня сжать зубы, и он продолжил сдавленным голосом:
