моряки, опознавшие дном лучезарным, —
никто не знает, что оно такое, —
но опознавшие, — ухаживают, верно,
за этим дном, как за ребёнком, оспой
больным, хотя не оспа это, может,
а пневмония. так бы им хотелось.
мне с моряками этими сподручно
то обсуждать опознанное ими,
что непонятно — что оно такое,
ведь дно души моей таким же точно,
как дно морей и океанов, светом
исконным обладает, лучезарным,
и, стало быть, не раз ему случалось
опознавать подобное. не раз.
и мы сидим, играя в города ли,
кино ли глядя старое про Джинджер
и Фреда, сладкой запивая колой
комок, которым горечь подступает,
а то и просто ходим на балкон,
где, там, вдали, разглядываем что-то,
вполне бы быть могущее огнями,
но это не огни. игра такая —
глядеть и знать, что это не огни.
пошутит кто — мы знаем рассмеяться
как следует, но губ не разжимая.
мы снисходительны как будто, но не так чтоб
при этом проявить неуваженье,
а если вдруг и меряемся силой,
то старикам, конечно, поддаёмся,
но, может быть, — они нам поддаются,
кто знает? кто? не знаю… так и это,
что лучезарным дном моей души
опознано, но что оно — не ясно, —
увы, подлог. увы, договорённость,
и то не факт, что искренняя: нас,
моя и моряков, молчать угрюмо,
свой делать ход в наскучившей игре,
смотреть украдкой вдаль, предполагая,
что те огни — действительно огни,
а не того, кто видит, искушенье.
