В самый раз позабыть, соловей, о хорошем,
Просвистеть позабытое вновь,
Лик понятно ли чей перекошен,
До того, что не в глаз и не в бровь?
Ох ты, батенька лес, оказался и водишь
То кого напугать, то волками загрызть,
Лик понятно ли чей, скалозубого родич, —
По остатку, разбойнику в свист?
Не тонка ли кишка переваривать корчи
От коры да смолы, голодай да не ешь,
Хуже этого что, беспросветнее, горше?
Только сам соловей, пуще лешего леш,
Пуще ядер ядрён, обдриставшихся дрище.
Как бы то не дупло, как бы эхо не там,
Где дровам — разбежаться и прятаться — пища
Где еда — искажаться — кустам?
Поневоле проешь завалявшийся грошик,
С корнем выдернешь гриб, даже если поган,
В самый раз позабыть, соловей, о хороших
И деньках, и неделях, куда уж векам.
Тайники полруки, и не смей ковыряться,
Отхватили, жуют, по звучанию — лес
Это скрытый объём, неделимый на массу
И стволов, и по ним, ежегодно, колец.
Целиком не дрожа, но вполне — сердцевиной,
Для того и плачевен — почти веселящ,
По верхам — это свист, а под леса руиной
Образуется слух из подобного плачь.
Клеветой рикошетов изведен до лая,
Потому что — руин, и недаром — в груди,
Ничего тебе более не желаю:
Уходи, уходи.
