— Пошлите господ офицеров, съист что-то надо жинкам?
Вскоре запылал в печке огонь; а ещё через минуту денщик подъесаула внёс на вытянутых руках огромный поднос, на котором стоял казанок с дымящейся разваристой картошкой, густо заправленной жареным луком и укропом. В глиняных мисочках — малосольные огурцы, капуста, несколько круглых хлебов с поджаристой корочкой, три кринки молока, и сало, и масло — всё это, оглянувшись, низкорослый парень, без шапки, в одной солдатской гимнастёрке и низких, гармошкой сапогах, поставил на стол, резво повернулся кругом на крутых своих каблуках и ни слова не говоря, вышел вон. Подъесаул развернул лежавшее на гигантском деревянном подносе полотенце, и перед всеми предстала потная бутыль горилки. Его глаза сразу шально блеснули; стало ясно, что подъесаул любил выпить и не пропускал случая.
— Я попросил бы лошадей накормить, напоить, — сказал ему полковник Корсаков, и добавил: — Прошу всех к столу. Господин подъесаул, и вы присаживайтесь. Будьте как дома.
Дарья сидела напротив огня, ей думалось, всё образуется и настанут ещё времена как нельзя лучшие, только вот жаль было матушку с её бледным лицом, замедленными болезненными движениями, для которой эта вот поездка оказалась непосильной. Она бы согласилась остаться в столице и положиться на судьбу, лишь только не мучаться по бездорожью в грязной бричке, с незнакомыми людьми, под этим ужасно безжалостным небом. Даша думала, что только любовь отца к матери, безумная, бесконечная, не имеющая границ, способна и спасти маму. Она разглядывала молча комнату. Все неторопливо уселись за стол, лишь она осталась возле печи, и грустные, но приятные мысли ласкали душу. Она словно со стороны слушала рассказы подъесаула о том, как неспокойно кругом, о смерти есаула, предательски убиенного бандитами, а на вопрос о гибели государя императора и его супруги отвечал, что это всё «враки» врагов, большевиков и шпионов немецких. Узнав, что рядом с ним сидит князь, Похитайло тут же вскочил, выразив таким образом своё уважение и даже почтение. На него это так подействовало, что он вскоре убежал, видимо, желая похвастаться жене, как только что пил горилку с князем.
— Доченька, поешь немножечко, — ласково сказала мать. — Иди, я тебе картошечку отложила с огурчиком.
— Не хочу есть, мама, — отвечала Дарья, умащиваясь на табуретке, чувствуя желание спать. — Не хочу я. Мне бы попить.
— Иди. Молочка отведай.
Она подсела к столу рядом с матерью и, прильнув к ней, прошептала:
