Он внезапно наклонился вперед, взял ее за плечи и сказал:
- Мне очень нравятся истории о призраках и прочих ужасных вещах. Просто потому, что мне никогда не приходилось сталкиваться на протяжении всей моей жизни ни с чем подобным. Вам не следует пугаться привидений и тому подобной чепухи, вы слышите меня? Даже думать об этом.
- Но я говорю не о призраках...
- То, что вам сейчас нужно больше всего, это покинуть дом с его кувшинами, наполненными холодной и горячей водой, с его дурацкими зеркалами и побитыми молью призраками. Необходимо отправиться в Лондон или Париж, лучше в Париж, и предаться безудержному веселью, какое только можно придумать, совершенно позабыв о проведенном здесь времени. Вам нужно погрузиться в мир ателье и красного плюша отелей; вам нужно слушать музыку и кружить головы, напиваться допьяна в каждом баре вокруг Площади Клиши; вам необходимо видеть китайские фонарики в Булонском лесу и почти полностью обнаженных танцовщиц в Шато Мадрид; наслаждаться прекрасным жарким и выдержанным бургундским, а вы вместо этого застряли в маленькой дурацкой комнатке, бывшей, быть может, прекрасным местом лет двести тому назад. Вам нужно видеть цветущие весной каштаны на Елисейских полях, и ощутить вкус лукового супа на рынках около реки, когда они только открываются на рассвете; вам нужно...
Он словно бы увидел все это своим внутренним взором. Под влиянием момента он встал и принялся размахивать руками. Но вдруг с его глаз спала пелена, и он осознал, каким дураком себя выставил. Перед ним снова была мрачная комната и снег за окном. Тем удивительнее было видеть живое, заинтересованное личико Кэтрин Бохан. Она смотрела на него.
- Вы... Вы - чертов янки! - воскликнула Кэтрин Бохан, сделав над собой усилие, заставившее ее голос дрогнуть. Потом она рассмеялась, но не обидно. Казалось, ничто не может ее остановить.
- Хм... Да. Вы правы.
- Вы - самый безумный человек, какого я когда-либо встречала.
- Напротив, это вы - чертова англичанка, которую я оцениваю как...
- И вам не следует так говорить; по крайней мере, - я имею в виду, - там, где вас может услышать еще кто-нибудь.
- Простите?
Она осеклась. Было видно, что она нервничает.
- Не берите в голову. Мне следует быть более благоразумной и следить за своими словами. Я имела в виду Марсию. Я не могу думать о чем-то еще. Марсия была способна делать то, о чем вы говорили. Марсия была независима, она была замечательная... по-своему. - Она крепко сжала руки. - И может быть - я думала и об этом тоже - она была вполне удовлетворена. А теперь она лежит там, мертвая. Но она умерла, когда имела все, что хотела, все, о чем женщина может мечтать: она была независима, она была красива, она была вне возраста. Что ей смерть? И если ценой всего того, что она имела, была смерть от удара по голове хлыстом, то может быть, это того стоило?
