Под звуки барабанящего об крышу дождя, я быстрыми взмахами прокрашиваю ресницы, скрывая предательский светлый оттенок и стараясь позабыть, что я сижу всего лишь в полуметре от человека, который вызывает у меня дикое напряжение. Быть рядом с ним — как жить по соседству с человеком, который разводит ядовитых змей.
Я слышу тихий звук телефона — Смоленский записывает голосовое сообщение.
— Антон, привези что-нибудь из еды. По-быстрому.
— Я заскочу по дороге в ресторан, — оживает в ответ динамик, — минут сорок и все будет у вас.
— У меня нет сорока минут, так что можешь обойтись фаст-фудом.
Тишина. Потом телефон издает тихий «чпок» — приходит новое сообщение.
— Мне в «Макдональдс» заехать? — несколько растерянно интересуется собеседник, а Смоленский хмыкает.
— Куда угодно. Можешь захватить гамбургеры. На двоих. И кофе.
Ого, что? Я таращу от удивления глаза — Смоленский отобедает фаст-фудом. Я стану живым свидетелем, как рожденные с серебряной ложкой во рту не брезгуют пищей обычных людей. Чума просто. Гамбургер. Не полезный тар-тар из тунца, или филе-миньон с пюре из сельдерея, а булочка с котлеткой!
— Можно мне тогда «Цезарь-ролл»? — интересуюсь я, повернувшись к Смоленскому. Если уж нарушать диету, то хотя бы более-менее полезной курочкой в лаваше.
Он равнодушно косится на меня, снимая блокировку с телефона, чтобы отправить сообщение. Но спустя секунду снова поднимает взгляд — уже несколько заинтересованный. И смотрит на мою бровь.
— Саша, мы не в кабаре едем.
— Что?
— Твои брови, — кивает он, — черные. Смотрится не слишком естественно.
Я резко поднимаю зеркальце и ахаю. Я настолько поразилась заказу Смоленского, что накрасила брови тушью для ресниц.
Может, так и оставить? Я теперь точно неузнаваема. Если меня поймает пресса, то все будут обсуждать мои шикарные, как у Фриды Кало, бровищи, а не биографию.
— И, кажется, я тебя предупреждал, что хочу видеть твой естественный цвет глаз, — заканчивает Смоленский, отправив сообщение, и отложив телефон в сторону. Он откидывается расслабленно на спинку кресла, сцепив руки в замок, а я задумчиво смотрю на его пальцы. Мне показалось, или я видела явный шрам на загорелой коже, как от сведенной тату-надписи? У Смоленского была бурная молодость? Хм.
— Я куплю жидкость для линз, как только переоденусь в сухое, — произношу я, стирая тушь с бровей, — извини. В аэропорту не получилось.
Мелькает мысль, что если у меня не будет возможности сбежать, то придется засунуть все свои чувства в задницу и отыграть идеальную спутницу. Мы, похоже, едем не в отель, а в частный дом, судя по пейзажу за окном… там уйти тихо не выйдет.
