Женщина налила себе ещё конька и также залпом опустошила бокал.
– Вы хоть бы закусывали, а то ж погубите себя так, – внимал я к её разуму. – На кого ребёнка-то оставите тогда?
– Я не знаю… я не знаю, что вообще мне делать… Мне двадцать четыре года, все мои подружки счастливы, а я своего мужа хороню…
– Жизнь же на этом не заканчивается, – старался я подбирать слова. – В конце концов, вам есть ради кого жить!
– Это всё я виновата! – продолжала она говорить о своём. – Мы ж поругались с ним в тот вечер. Я говорю, мол, зачем тебе, Женя, ехать к друзьям своим? А он, дескать, не виделись давно, надо бы! Я-ему – с ребёнком побудь, а он-мне – успею ещё… и пошло у нас с ним – поехало…
Снова она опустошила бокал, громко сглотнула, зажмурив глаза и скривив лицо, и продолжила:
– Столько всего наговорили друг-другу. Я и говорю, дескать, пошёл вон! А Женя смотрит на меня так тяжело и говорит, как на духу помню: «Эх, Людмила…». Знаешь, он ведь меня так редко называл! То Люсей, то Милой, то Людой… а тут… ну, думаю, совсем уже… Пошла к сыну тогда. Сижу с ним. И тут слышу на улице хлопок какой-то и, причём, громкий такой… Сразу что-то в сердце моём ёкнуло, но, думаю, ладно, может накручиваю я себя? А мысли все об одном – глянь в окно! Я смотрю и не вижу сквозь свет фонаря, – вроде как, наша машина лежит перевёрнутая, а вокруг люди собираются… Я как выбежала! Я в жизни никогда так с лестниц не спускалась! Прибегаю – смотрю – а правда, наша машина… а что с Женей? Гляжу – вот он… как всегда, не пристегнулся, откуда-то кость торчит и кровь… кровь откуда-то идёт!.. Я и грохнулась в обморок… Очухиваюсь в больнице, а мысли только две: сынок… и Женечка… где они все?! А ко мне врач такой аккуратненький подходит – спрашивает, мол, вы жена такого-то? Я ж понимаю, что про моего мужа говорят, хоть и башкой ударилась о мостовую! Говорю, да… и тут его фраза…, и я уже почти ничего не помню… я плакала… головой об стену билась… по полу каталась… мне так стало стыдно и горько от того, что я всего этого наговорила ему, а он вот так разбился прям у дома!..
Людмила снова налила бокал, и я заметил на её макушке целый пучок седых волос.
– Знаешь, не за себя обидно больше – за Сашку, за сына! Я ж его без папы оставила! Вот, как?! Как мне, скажи, теперь жить со всем этим?!
Она уже рыдала, сжимая в одной руке бокал, а на другую опёрлась лбом. Кое-какие посетители уже начинали на неё нервно поглядывать и перешёптываться, делая какие-то свои выводы и говоря между собой всякие колкости в её адрес. Увы, с этим ничего не сделаешь – такова человеческая природа, тем-более у нас – не разбираться в том, что у человека на душе, а лишь глядя на его поведение делать свои поспешные заключения, да гнобить его….
