Я еле различал, как шевелятся заросли его усов в ледяной корке. Я бы хотел посмотреть ему в глаза.
- Какого же лешего ты молчал всю дорогу? Я ведь сказал тебе, что хочу только взглянуть на это гиблое место. Не больше. Я же еще... Я же щенок для такого дела.
- Тебя ведет твоя судьба, ее же не обманешь. Каждый твой следующий шаг уже предречен, теперь тебя будут направлять все встречные. А я лишь первый в их цепи. Здесь мясо, хлеб и ячмень на три дня.
Он вдруг заторопился. Я чуть было не упустил горловину объемистого тюка.
- Быстрей. Доверься мне. Небо почти черно. Сказано: "На грани черной ночи избавитель пройдет сквозь стену из ветра и туч и, проблуждав три дня, к исходу третьего увидит костры в долинах злосчастной страны Мо."
- И это я убью дракона?
- Ты одолеешь его, да, да, если только сейчас решишься на безумство. Вперед, мастер Вилл, вперед...
Не знаю, уж чем он кольнул Семле - ножом, шилом ли, - мы обрушились в пропасть, и мой предсмертный вопль заглушил крик полоумного старика:
- Тюк держи, тюк!
Какое-то время мы летели одним целым, потом медленно разъединились, я с перехваченным судорогой горлом, с тюком в обеих руках, и слепо дергающий тонкими ногами Семле. Сердце затрепетало и остановилось, зашлось в древнем ужасе падения. Я ничего не видел больше, только свистело в ушах, и безуспешно силился вздохнуть... Потом что-то упругое, подающееся, остановило меня. Я проваливался сквозь мокрый легкий пух, и слой за слоем он гасил скорость моего полета, это был не снег... Это был туман на дне ущелья! Стена из ветра и туч. Сильный удар по плечу вывел мое дыхание из спазмы. Железом по железу. Подкова Семле. Краем сознания я взмолился, чтобы не оказаться на земле раньше него и под ним. Дышать было еще трудно, но меня захватила бурная радость и понесла, взмывая с каждым новым облаком. Только в снах я парил так над землей, сознавая свою полную безопасность, хочешь опуститься - прижми коленки к груди, и камнем, бесплотным камнем вниз. К камням я все-таки приложился основательно.
Туман подо мною засветился, все ближе передавали меня его воздушные пелены-перины, и вот я выскользнул из последней и с высоты увидел ад. Из скалы вязко вытекала бурая лава в оранжево-багровых ярких пятнах. Было светло, свет играл на вонючих дымах над лавой, на камнях в липкой горячей грязи, на множестве луж черной жижи, радужных пузырях. Временами скала выпускала густые стаи шипящих искр, как с точильного колеса. Я стукнулся правым боком и заработал обширный синяк на руке. Семле опалил шкуру, и я битый час тянул его с места. А потом сам не мог взобраться в седло, меня трясла частая дрожь, и мы потащились вдоль лавового потока. Кирасу я без сожалений бросил у истока огненной реки, оставил только меч в кожаных ножнах, поднял кверху наушники глубокой шапки волчьего меха и распахнул полы полушубка. Ветер и холод бесились поверху. Я не знал куда идти, лишь бы вперед и прочь отсюда. Лава пугала меня, но она давала свет и тепло. И направление. Недолго мы прошли, но достаточно, чтобы привыкнуть к этому окружению. И наконец я просто отвел Семле в сторонку, под плиту розового гранита в блескучих зернах, навесом выдававшуюся из ровной скалы. У меня еще достало воли подвесить ему на шею торбу с ячменем и самому покусать холодный каравай. А потом я заполз, стеная и содрогаясь, в тесный спальник и отрубился до утра под свист, и рев, и шип, и вой волков, и хрип грифонов в удаленных пещерах, и рокот обвалов. Я был заговорен ото всех опасностей, и тень доброго Этерика хранила меня.
