Дом надежный, крепкий. В нем я чувствую себя Королем этих мест. Чувствую себя Бабой Ягой в избушке на курьих ножках. Да, он кривоват, балки и доски торчат во все стороны на метр-полтора, каркас из двух огромных поленьев пророс в землю. Теперь точно напоминают курьи ножки. Но он мой.
А еще он весь выцвел, как будто кто-то сфотографировал его на пленку и обработал ее серебром. А был ли он вообще цветным, ярким? Здесь это было бы странно. Здесь вообще цвета мало. Он мне тут не нравится.
Я смотрю на него и у меня еще сильнее бьется сердце. Я волнуюсь. Страх как хочу увидеть своих друзей!
Я захожу.
Хорошо знаю эту планировку. Я ее сам выдумал. Признаюсь, она перегружена. За одной и той же дверью разные комнаты, а коридор всегда приведет тебя в новую. Я сам в ней давно запутался, если по уму. Но по уму я тут и не хожу. Я просто знаю сам, куда хочу идти, и дом вторит моим желаниям. Есть у меня маленькое подозрение, что он знает меня лучше чем я сам.
Вот мне захотелось пойти в ванную комнату.
А там я встретил своего Друга.
Железку.
Я с ним не так близко знаком как с остальными, но все равно отношусь к нему хорошо. У него есть своя харизма. Он весь в крови. На нем нету кожи. Отовсюду торчит металл. Металл растет прямо из него, обвивает его конечности, торс, голову, как рамка, как медицинская шина, и торчит заостренными краями лезвий и ножей во все стороны. Из его предплечий растут тлеющие сигареты. Наверное растут. Они постоянно тлеют и дымятся, но никогда не становятся короче.
Наверное растут.
Я стою и смотрю на него. Он стоит и смотрит на меня. Мы давно не виделись. У него все так же есть эта харизма.
Хочу с ним поздороваться и обнимаю его.
Мне больно.
Боль здесь совсем другая. Она как пламя, которое начало гореть в другую сторону. Я не хочу схватится за болючее место и отдернуть его от источника урона. Я хочу закрыть глаза и начать видеть ее. Присмотрюсь получше. Увижу в себе волнения и адреналин, увижу в себе то, что не могу с этими волнениями справиться, увижу свое нежелание и перенос ответственности в другие руки, увижу самые слабые точки каркаса Дома.
Открываю глаза и мне все еще больно.
Окна дома открылись.
Мысли проветрились.
Я ухожу из ванной и иду дальше.
Я прихожу в спальню. Тут мой Друг, завернутый в целлофан, как мусорный пакет. За эту его привычку прятаться я зову его Мусором. Он прячется в ней, прячет свое уродство. Свои глаза, свои свисающие, как у старой девы, груди, свои торчащие ребра, свой чересчур широкий таз, свой уродливый шрам на месте паха. “Небрит, волосат, характер прескверный, не женат.” Под целлофаном не видно ничего, даже его длинный, когтистых рук.
