— Баню ему надо хорошую, — сказал отец.
— И пусть выспится,— добавил учитель.
Спать на сеновал меня не отпустили: боялись, убегу. Я залез на холодную летнюю печку и угнездился на пыльной копне рухляди. Сочтя, что я уснул, отец насмешливо спросил:
— Вот так и живем, Семен Семенович. Поучи нас, дураков, уму-разуму.
— Поучу, на то мы учителя, — ответил Семен Семенович. — Ты в партизанах был?
— Ну! А что?
— За свободу воевал?
— Вроде бы.
— Дак какого ты дьявола режим-то старый в семье устраиваешь? Ты не свободных людей, рабов у себя растишь. Грубиянов и оскорбителей воспитываешь. Зло, а не добро в души их вселяешь.
— Ты нашу жизнь не трожь, учитель, — с угрозой сказал отец. — Она не касаема ни для кого. Как можем, так и живем. В том есть наша извечная нутренная воля.
— Руки бы меньше прикладывали к детишкам, не то в сельсовет приглашу.
— Рушить наши порядки будешь?
— Нет, вмешиваться стану, вот же ведь сижу у тебя и совещу. Так и всегда, где касается детей, не умолчу. На дороге, в нардоме, в избе вашей — везде говорить стану. И не отсмеивайся, Карп Иванович, не вороти взгляда на сторону.
— Да что ты, власть, что ли, мне какая?
— Власть, Карп Иванович. По детям я тут власть самая главная.
— Хватит нам с тобой толковать, — огрызнулся отец. — Детишки в школе — делай с ними что хочешь. Детишки дома — власть твоя кончается. На том мы и порешим.
— Разговоры наши только начались, Карп Иванович.
Пока спорили, кто-то из наших спустил с векши собаку. Серый волкодав носился по двору и, как вышел учитель на крыльцо, бросился к нему, зарычав. Отец отпихнул его ногой, спросив учителя:
— Страшновато?
— Да как сказать, — ответил Семен Семенович. — Кусай, ведь я, братец, кусан. Хром-то отчего?
— Хо! Хо! Хо! — глупо захохотал отец и повел собаку к конуре.
Я опять было сунулся на печь, отец за ошкур меня задержал и, к дверям подведя, вожжи снял.
— Снимай штаны! Живо!
Я сжался, готовый ко всему, но и приметил, что без злобы, покойно отец держал вожжи в руке, какая-то досада морщила его лоб. Он оттолкнул меня, вожжи бросил на лавку и, ругаясь, вышел из избы.
Я ходил мимо школы и видел учителя в огороде, во дворе школы, на горке, мне хотелось подойти к нему и сказать: «Здравствуй, Семен Семенович!» Я кончил школу год назад и был в том возрасте, когда дома еще не полный работник и уже не ученик. Меня мучили скрытносгь и молчаливость — свойства, которые долго подкрадьвались ко мне и наконец овладели. Когда я видел школу и учителя, что-
